Джульетта. Энн Фортье

мне в глаза. – Не беспокойтесь, я надолго не задержусь.

      – Не сомневаюсь, – холодно ответил он. – В наших краях для вас слишком мирно и пресно.

      – Я люблю мир.

      В темной зелени его глаз мне почудилось предупреждение, словно в глазах молодого человека на мгновение проглянула его душа. Зрелище, признаюсь, было пугающим.

      – Просто бросается в глаза.

      Решив не отвечать, я сжала зубы и уткнулась в тарелку с закуской. К сожалению, Ева-Мария не разобралась в тонких нюансах эмоций, заметив только мое разгоревшееся лицо.

      – Сандро, – с флиртующей, как ей казалось, интонацией проворковала она. – Почему ты еще не показал Джульетте город? Ей бы очень понравилось!

      – Не сомневаюсь. – Алессандро проткнул оливку вилкой, но есть не стал. – К сожалению, у нас тут нет статуй Русалочек.

      Теперь я точно знала, что он проверил мое дело и нашел все, что числилось по Джулии Джейкобс, рьяной участнице антивоенных выступлений, которая в свое время, не успев вернуться из Рима, полетела в Копенгаген протестовать против вмешательства Дании в военный конфликт в Ираке и допротестовалась до акта вандализма над андерсеновской Русалочкой. К сожалению, некому было объяснить Алессандро, что все это было ужасной ошибкой и Джулия Джейкобс полетела в Данию с единственной целью – доказать сестре, что ей не слабо.

      Хлебнув коктейль из ярости и страха, от которого голова пошла кругом, я, как слепая, потянулась к хлебной корзинке, стараясь не выдать охватившей меня паники.

      – Но у нас много других прелестных статуй! – Ева-Мария перевела взгляд с меня на Алессандро, пытаясь понять, что происходит. – И фонтанов! Обязательно отведи ее к Фонтебранда…

      – Может, лучше на улицу Недовольных – виа де Мальконтенти? – предложил Алессандро, перебив Еву-Марию. – По ней уводили на виселицу преступников, а жители швыряли в них отбросы и мусор.

      Я спокойно выдержала его холодный взгляд, чувствуя, что в прятки можно больше не играть.

      – И всех вешали? Или были помилованные?

      – Некоторым казнь заменяли изгнанием. Они покидали Сиену и никогда не возвращались. В обмен им оставляли жизнь.

      – А, понятно, – желчно сказала я. – Как, например, в случае вашей семьи, Салимбени. – Украдкой я посмотрела на Еву-Марию, которая буквально онемела (первый раз за все время нашего знакомства). – Или я ошибаюсь?

      Алессандро ответил не сразу. Судя по тому, как заходили желваки у него на щеках, ему очень хотелось ответить мерой за меру, но в присутствии крестной мамы он этого сделать не мог.

      – Семья Салимбени, – сказал он наконец напряженным голосом, – в тысяча четыреста девятнадцатом году была лишена всех владений и выдворена за пределы Сиенской республики.

      – Навсегда?

      – Как видите, нет. Но изгнание продолжалось долгие годы. – То, как он посмотрел на меня, дало понять, что мы снова говорим обо мне. – Видимо, они это заслужили.

      – А что, если бы они вернулись, несмотря на запрет?

      – Для этого… – Для пущего эффекта он выдержал паузу, и я вдруг подумала, что его глаза