Джульетта. Энн Фортье

путь локтями, перепрыгнув через канаву там, через нищего – здесь, пробравшись, согнувшись в три погибели, под телегами с товаром и портшезами, молодые люди оказались у площади Толомеи. Вытянув шею посмотреть, почему толпа застыла в неподвижности, Ромео разглядел раскрашенную статую, покачивавшуюся в ночном воздухе на ступенях церкви Святого Христофора.

      – Смотрите, – сказал один из его кузенов. – Толомеи пригласили на ужин святого Христофора! Что-то он не потрудился приодеться. Стыд, да и только!

      Они благоговейно смотрели на факельное шествие от церкви к палаццо Толомеи, и Ромео вдруг понял, что это шанс войти в запретный дом через парадный вход, вместо того чтобы глупо отираться под предполагаемым окном Джульетты. Длинная процессия знатных горожан тянулась за священнослужителями, несшими статую святого, и все они были в карнавальных масках. Все знали, что мессир Толомеи несколько раз в год устраивает маскарады, чтобы изгнанные из Сиены союзники и провинившиеся перед законом родственники могли спокойно попасть в дом (иначе на балу попросту было бы некому танцевать).

      – Сдается мне, – сказал Ромео, чтобы подбодрить кузенов, – что мы повисли на каблуках Фортуны. Неужели она помогает нам только затем, чтобы в единый миг раздавить и хорошенько посмеяться? Идемте!

      – Подожди! – сказал один из них. – Я боюсь…

      – Ты боишься слишком рано! – оборвал его Ромео. – О, храбрые господа!

      Суматоха на ступенях церкви Святого Христофора была именно тем, чего не хватало Ромео, чтобы вынуть факел из подставки и выбрать ничего не подозревавшую жертву: пожилую вдову без компаньонки.

      – Прошу вас, обопритесь на мою руку, – сказал он. – Мессир Толомеи велел позаботиться о вас.

      Женщина отнюдь не выказала недовольства при виде крепкой, мускулистой руки и нахальной молодой улыбки.

      – Впервые такое внимание, – сказала она с достоинством. – Но Толомеи явно умеет загладить вину.

      Все, кто не видел своими глазами, сочли бы это невозможным, но, оказавшись в палаццо, Ромео вынужден был признать, что Толомеи перещеголяли Марескотти в количестве фресок. Не просто каждая стена открывала очередную страницу триумфа Толомеи в прошлом и благочестия в настоящем, но даже потолки служили прославлению богобоязненности семейства. Будь Ромео один, он бы задрал голову и с открытым ртом рассматривал мириады экзотических существ, бороздивших этот частный рай, однако об уединении приходилось только мечтать. Ливрейные стражи в полном вооружении истово вытянулись у каждой стены, и страх быть узнанным пересилил дерзость и заставил Ромео рассыпаться в подобающих комплиментах вдове, когда все выстроились для первого танца.