Семнадцать мгновений весны (сборник). Юлиан Семенов

про себя Коля. – Рожа – кирпича просит».

      – Очень приятно, – сказал он, – а то я сижу, уж волноваться начал.

      – Волноваться вредно, – сказал штатский, – особенно такому здоровому молодому человеку, как вы.

      – Я волнуюсь не по своей воле, – улыбнулся Коля.

      – По нашей? – тоже улыбнулся штатский.

      – Да уж не по своей.

      – Ну, хорошо… Оставим это. Где бы вы хотели работать? В какой отрасли хозяйства нашего народного государства?

      – Видите ли, я получил много профессий за последние три года. Я уже их перечислял.

      – Да, я в курсе. Вы оборвали цикл занятий на физическом факультете ближе к завершению или в середине?

      – В середине. Да, пожалуй, в самой середине.

      – А как у вас с языком?

      – Скорее плохо, чем хорошо. Я и в школе получал посредственные оценки по немецкому языку.

      – Да?

      – Теперь жалею. Но у нас плохо учили немецкому.

      – Совершенно верно. Мне рассказывали, что в ваших школах вообще не изучают произношение. А ведь у нас есть и берлинское, и баварское, и северное, и швейцарское, и австрийское произношение.

      – В том-то и дело. А самому заниматься было трудно: времени не хватало, есть хотелось, а не подхалтуришь – не пошамаешь.

      – Пошамаешь? Это что такое?

      – Шамать – значит есть, жевать, как говорится, от пуза.

      – Вы веселый молодой человек. Вас зовут…

      – Андрей…

      – Андрей, – повторил немец. – А отчество?

      – Яковлевич. Андрей Яковлевич.

      – Яковлевич, – задумчиво протянул немец. – Вообще-то весьма еврейское отчество.

      – Яков? Ну что вы… У вас самих много Яковов. У меня был знакомый немец Якоб Ройн, фельдфебель.

      – Откуда этот Ройн?

      – По-моему, из Берлина.

      – А отчество вашего отца?

      – Иванович. Яков Иванович.

      – Где родились?

      – Потомственный москвич.

      – Место жительства?

      – Мое?

      – Отцово.

      – Вместе с нами жил.

      – Это вы уже написали. Меня интересует, где он жил до того, как вы приехали на вашу квартиру?

      – Я не помню… Где-то на Палихе, а точно не помню, не интересовался.

      – Скажите мне вот что, – растягивая гласные, сказал гестаповец, – где вы работали в Минске?

      – В парикмахерской.

      – Их там было много. В какой именно?

      – В парикмахерской Ереминского.

      – Опишите мне подробно внутренний вид парикмахерской.

      – Ну как… Длинная комната, в ней кресла – вот и все.

      – Сколько было у вас кресел?

      «Они мотали Степку, теперь проверяют на мне. Но Степка говорил, что мотал его один старик, почему пришел штатский? Степка наверняка сидит в темной комнате, они его выдерживают – психологи чертовы. Но почему пришел гестаповец? Неужели Степка погорел? Или погорел я? Не может быть! Он не мог продать меня, не мог!» – быстро думал Коля, машинально отвечая:

      –