Семнадцать мгновений весны (сборник). Юлиан Семенов

А фамилию свою мне говорить тоже нельзя – я на шахте «Мария» с мишенью на спине ходил как штрафник… Ну вот… Привезли меня, значит, в контрразведку к Власову…

      – А как ты попал сюда? – спросил Коля после долгого молчания.

      – Расскажу… Погоди… А ты зачем? У тебя ж документ есть… Ты зачем сюда пришел?

      «Если люди так врут – тогда надо пускать пулю в лоб, – думал Коля, – не может быть, чтоб так человек исподличался. Но ведь я знаю его по Москве. Я знал его лет десять, не меньше…»

      – Я попал сюда по дурости, – соврал Коля.

      Он не смог себя заставить сказать Степану правду. Долг жил в нем помимо него самого. А может, это никакой не долг, думал Коля, может быть, просто я сейчас подличаю и продаю самого себя, потому что незачем играть в нашу игру, если никому не веришь, а особенно другу.

      – Я боюсь, они меня прижмут, если ты не поможешь мне…

      – Это как?

      – Ну, если ты скажешь им, что знал Родиона Матвеевича Торопова…

      – Ты по документу Родион Торопов?

      – Да.

      – А если документ – липа?

      – Я этого и боюсь – тебя завалю. Я не обижаюсь, – вздохнул Степан, – я понимаю, откуда ты. Когда ты не обернулся, я сразу понял.

      – Ты верно понял, – сказал Коля и глубоко выдохнул мешавший все время воздух. – Ты все верно понял, Родька… Что у него было еще в документах?

      – А ничего. Аусвайс из Киева – и все.

      – Слушай… Будешь говорить, что, мол, из Киева ты уехал в Минск… Тебя еще ни разу не допрашивали?

      – Нет… Он тебя держал, я был в предбаннике. А потом он ушел спать, тебя – в барак, ну, и меня тоже.

      – Ладно. Попробуем.

      Коля понимал, что он сейчас идет на преступление. Но он не мог поступить иначе. Он обязан был поступить только так, и никак иначе, потому что он не имел права подписать своими руками смертный приговор другу, с которым рос в одном дворе, жил на одной площадке и учился в одном классе.

      – Ты жил в Минске на Гитлерштрассе, четыре, а потом переехал на Угольную, дом семь. В этом доме была парикмахерская Ереминского, но ты про это не говори сразу. Они тебя сами начнут спрашивать, потому что у них в деле есть мой адрес, понимаешь? Они тебе наверняка дадут очную ставку со мной. Я тебя не узнаю – мало ли проходило через меня клиентов! Ты скажешь, что я – мастер, работавший возле большого окна, под вывеской «Мастерская Ереминского» – мужчина с трубкой в зубах и женщина, завитая как баран. Я подтвержу эти твои показания. Ясно?

      – Наверное, я сволочь, – сказал Степан. – Наверное, я не имел права тебя просить.

      – Видимо, я не имел права соглашаться тебе помогать, – сказал Коля.

      – Погоди, а как тебя зовут?

      – Это не важно… Ты ж не знаешь, как меня зовут, – для них, во всяком случае. Излишняя подробность так же настораживает, как и плутание в потемках.

      – А если я не сыграю? – спросил Степан. – Вдруг не сыграю?..

      Встретились

      День был солнечный. Легкую голубизну неба подчеркивали длинные белые облака. Прорезая эти белые облака,