Заколдованная Элла. Гейл Карсон Ливайн

Прошедшее время. У меня перехватило горло.

      – Крошки мои! – налетела на нас ее сиятельство Ольга. – Нам пора идти.

      Она обняла меня – и мне стало тошно от запаха прогорклого молока.

      Они ушли. Отец стоял у кованых ворот и прощался с остальными гостями. Я побрела в кухню, к Мэнди.

      Она составляла стопками грязные тарелки.

      – Можно подумать, они неделю маковой росинки в рот не брали!

      Я надела передник и накачала насосом воды в раковину.

      – Просто они раньше не пробовали твоих разносолов.

      Мэнди готовила лучше всех на свете. Мы с мамой иногда стряпали по ее рецептам. Мы в точности следовали ее указаниям, и получалось вкусно – но не так волшебно, как у самой Мэнди.

      От этого я почему-то вспомнила про коврик.

      – Там, в зале, был ковер с охотниками и вепрем – помнишь такой? Я на него засмотрелась, и вот что странно…

      – Ай, глупышка. Ну зачем тебе было глядеть на старый коврик?

      – А что, нельзя?

      – Подумаешь, феи напроказили…

      Этот коврик – подарок фей!

      – А ты откуда знаешь?

      – Его подарили госпоже.

      Мэнди всегда называла маму «госпожа».

      И явно увиливала от ответа.

      – Кто подарил – моя фея-крестная?

      – Давным-давно.

      – Мама говорила тебе, кто моя фея-крестная?

      – Нет, не говорила. Где твой отец?

      – Прощается с гостями у ворот. Может, ты все равно знаешь? Хотя она тебе и не говорила?

      – Что я знаю?

      – Кто моя фея-крестная.

      – Если бы мама хотела, чтобы ты знала, она бы сама тебе сказала.

      – Она собиралась сказать. Обещала. Мэнди, ну скажи!

      – Я.

      – Что – я? Зачем ты все время темнишь?

      – Я. Я твоя фея-крестная. Попробуй-ка морковный суп. Это к ужину. Ничего?

      Глава четвертая

      Рот у меня открылся сам собой. Туда мгновенно проскочила ложка и влила в меня глоток горячего – но не обжигающего – супа. Мэнди собирала морковку как раз тогда, когда она была сладкая-сладкая, морковная-морковная. Морковная сладость переплеталась с другими вкусами – лимона, черепахового бульона, незнакомых пряностей. Лучший морковный суп на всем белом свете, волшебный суп, который могла сварить одна лишь Мэнди.

      Коврик. Суп. Волшебный суп. Мэнди – фея!

      Но если Мэнди – фея, мама не могла умереть!

      – Ты не фея!

      – Почему:

      – Если бы ты была фея, ты бы ее спасла!

      – Ах, лапочка, спасла бы, если бы могла. Не вынула бы она волосок из моего лечебного супа, была бы жива и здорова!

      – Ты все знала? Как ты ей позволила?!

      – Не знала, пока она не разболелась. А когда человек умирает, мы ничего не можем сделать.

      Я рухнула на табуретку у плиты и разрыдалась – даже дышать не могла. Тут Мэнди крепко обняла меня, и я ревела, а слезы текли в оборки ее передника – где ревела столько раз по куда менее серьезным причинам.

      Мне на руку упала капля. Мэнди тоже плакала. Лицо у нее было все в красных