Яд-шоколад. Татьяна Степанова

печалью. Ей нет там места. Она лишняя. Хотя муж Драгоценный так до сих пор и не дал ей развода из своего заграничного далека.

      Вместо развода – деньги, регулярно поступавшие от него ей на банковскую карту. И она эти деньги брала.

      Если уж совсем честно, то это ведь она изменила Драгоценному первой, хотя и эта рана, этот шрам давно уже в прошлом.

      Так вот, о прыжке с парашютом. Эти два идиота – старый и молодой – сиганули вместе! Кате об этом подвиге рассказывал красочно, взахлеб друг детства Драгоценного Сергей Мещерский. Он сравнивал двух идиотов – старого и молодого – с троянским Энеем и его хворым отцом. Ну вы, дорогой читатель, помните, как герой Эней уносит на закорках из оплавленной пожаром Трои самое для него дорогое – дряхлого немощного отца, при этом безвозвратно теряя жену.

      Так и здесь – перед прыжком с парашютом – старого Чугунова приторочили к здоровяку Кравченко как вьюк, и они прыгнули вместе.

      Парашют раскрылся, и они летели над каким-то вулканом, над водопадом где-то на Гавайях. Над джунглями.

      Они приземлились – старый Чугунов благополучно, а вот здоровяк Драгоценный сломал себе обе лодыжки. И очутился в лучшей клинике на Гавайях.

      Оттуда он и позвонил Кате по сотовому. Впервые за много месяцев молчания.

      Катя сейчас в кабинете полковника Гущина вспоминала этот разговор. Ах, Федор Матвеевич, что вы спрашиваете, кто надоумил… никто… конь в пальто. С этого краткого разговора все началось… Такая тоска на сердце.

      – Привет.

      – Привет.

      – Я вот думал о тебе сейчас.

      – Надо же. Спасибо.

      Словно и нет долгих месяцев разлуки, долгих дней и ночей глухого молчания.

      – Как у тебя дела, жена?

      – Хорошо. А как твои, Вадик?

      – Да вот, лежу, скучаю.

      – Где лежишь? С кем?

      – С капельницей в обнимку.

      – С капельницей? Что случилось?

      – Ничего. Маленькая спортивная травма.

      – Тебе больно?

      – Нет, мне щекотно.

      – Мне прилететь к тебе? Ты, кстати, где?

      – Нет, это далеко.

      – А, понятно, – сказала Катя. – Есть, кому за тобой ухаживать, да?

      И она отключила сотовый. И слезы… эти чертовы слезы после стольких месяцев хлынули как град, как ливень, они затопили ее всю – все ее существо. Она рыдала, уткнувшись в диванную подушку. Она так рыдала! Наверное, целый час. А потом кинулась звонить Сережке Мещерскому узнавать подробности – что случилось, где, когда, что за спортивная травма, очень ли это опасно?

      Мещерский рассказывал взахлеб – он несказанно обрадовался тому, что Катя расспрашивает о Драгоценном, что они наконец-то пересилили обоюдное упрямство и гордыню и пообщались по телефону. От него распухшая от слез Катя узнала и про прыжок с парашютом, и про вулкан, и про джунгли, и про сломанные лодыжки. Мещерский все токовал как тетерев про троянского Энея и его отца на закорках, а Катя спрашивала:

      – Кто там с ним? Что за девица?

      – Нет