Яд-шоколад. Татьяна Степанова

А это годом позже, но тоже Маньчжурия.

      На снимке снята просто куча. Можно подумать, что самый обычный мусор, но это не мусор, это отрубленные человеческие головы, в основном женские.

      – Китаянки, – Момзен под звуки итальянского марша укрупнил изображение. – Вот как они там с ними поступали.

      Олег Шашкин кивнул, сгрузил все пакеты, что до сих пор занимали его руки, на низкий круглый стол из беленого дуба.

      – Когда видишь на фейсбуке все эти наши смешные потуги… Путь самурая, искусство войны… Наших бедных желторотых офисных цыплят, которые что-то там лепечут в комментариях по поводу порток хаками, самурайских доспехов и лапши удон… Вот если это реконструировать, показать, как оно все было на самом деле…

      – Это же китайцы, – сказал Олег Шашкин. – Они их тогда в Маньчжурии за людей не считали.

      – Да, если кого-то совсем не считаешь за человека, тогда, конечно, наверное, проще. Намного проще, – согласился Дмитрий Момзен. – Ты как думаешь?

      – Я вообще-то, Дим, не знаю, как-то не думал об этом.

      – Намного проще, – повторил Дмитрий Момзен и кликнул пультом опять.

      Новый снимок.

      Изнасилованная женщина.

      Ноги широко распялены, юбка задрана на голову.

      Белое фарфоровое тело.

      Воткнутый штык.

      Итальянские тенора – фашисты сладкоголосо пели что-то про Абиссинию, мужество и военный поход.

      – Кофе горячий? – повторил свой вопрос Дмитрий Момзен.

      – Да, я торопился, как мог.

      – Пешком или на машине?

      – Пешком, как ты велишь, после завтрака.

      – Тебе надо больше двигаться. Ты парень храбрый, здоровый, сильный, но тебе надо быть подвижным, ловким. И еще тебе надо…

      – Что?

      – Да так, ничего.

      – Нет, скажи, – Олег улыбался… то есть пытался улыбаться.

      – Надо учиться переступать через некоторые вещи. Ну и через себя тоже. Через «не могу», «не хочу», через то, что коробит или пугает.

      – Я стараюсь, ты же знаешь, я очень стараюсь.

      Убийственный романтизм бытия… Они говорили как ни в чем не бывало о самых простых, но очень важных вещах.

      На фоне фотографии изнасилованной китаянки, пригвожденной к земле японским штыком.

      Олег Шашкин внезапно ощутил, что тошнота глубоко внутри начинает подниматься и…

      – Мне надо отлить, – сказал он нарочито грубо, хрипло.

      Все Рейнские романтики очень ценили такую вот брутальность в патовый момент.

      Он оставил Момзена наедине с экраном, кофе латте и итальянскими тенорами, быстро, как мог, поднялся по лестнице, обливаясь потом, и плюхнулся на широкий подоконник – это вот маленькое узкое окно во внутренний двор у самой лестницы в подвал, оно всегда открыто.

      Не то чтобы он чувствовал дурноту, дрожь или там боялся чего-то… Этой вот старой фотки, что ли, в Интернете? Просто на одну секунду ему почудилось…

      Белое женское тело – гладкое, как китайский фарфор. Задранная юбка скрывала лицо бедняжки. Но все остальное так щедро выставлено