Случайный трофей Ренцо. Екатерина Бакулина

понимала, что дрожат руки. Она не может вот так…

      Глупо отказываться.

      Если она возьмет, а потом…

      И все же, у нее хватило выдержки дождаться, пока он закончит, подойдет и сядет рядом. Не торопиться. Дождаться, пока он возьмет свою кружку первый, пока первый сделает глоток. И потом – так медленно, как только хватает сил – взять свою и отпить совсем немного. Хотя так хотелось – все разом. Но разом нельзя, ей станет плохо, она не ела слишком давно.

      Этот Лоренцо старательно делал вид, что совершенно обычный ужин, отрезал себе немного сыра, положил на хлеб.

      И все же… есть с ним за одним столом? Дин не одобрил бы. Дин сказал бы, что если она готова делить ужин с врагами, то тем самым предает память всех, кто погиб, сражаясь в этой войне… Дин очень гордый. Он бы не стал. Он бы смог убить и умереть, не испугался бы.

      А мама сказала бы: оставь эту гордость мужчинам. Война – их дело, смерть – их дело, твое – сохранить жизнь, свою и всех, кто рядом с тобой. Ты – это любовь.

      Но любви больше не осталось.

      Мама умерла вместе с отцом, не пожелала оставить его…

      Мэй поставила кружку на стол. Хотелось плакать.

      Лоренцо жевал бутерброд, разглядывая ее.

      – Что-то не так? – спросил он.

      – Я не могу, – ее губы дрогнули. – Не могу…

      – Не можешь есть? Тебе плохо?

      Она покачала головой, изо всех сил пытаясь понять и справиться.

      Честность лучше лжи.

      – Не могу с тобой, – сказала тихо. – С тобой за одним столом… это не правильно. Ты убийца.

      Едва удержалась, чтобы не зажмуриться, потому, что была уверена – сейчас он ударит ее. Где-то в глубине души даже хотела, чтобы он ударил. Тогда все было бы проще, тогда она смогла бы ненавидеть его всем сердцем. Тогда она нашла бы в себе силы сказать «нет».

      Он не ударил, только усмехнулся. Взял свою кружку, поднялся, отошел и сел на кровать.

      – Теперь мы не за одним столом, – сказал он. – Если хочешь, вместо молока я налью себе вино, ты будешь есть кашу, а я мясо и сыр, тогда мы ничего не будем делать вместе. Я могу даже подождать, пока ты доешь.

      Он издевается?

      Мама сказала бы: когда гордость переходит границы упрямства, она становится глупостью.

      Лоренцо едва заметно улыбался. В его словах не было зла, только попытка показать ей, что она ведет себя как ребенок.

      – Умирать от голода долго и тяжело, – сказал Лоренцо. – Если хочешь, я могу сломать тебе шею, и ты умрешь быстро.

      Мэй поджала губы. Постаралась выпрямиться, расправить плечи.

      – Нет, – сказала она, взяла молоко. – Я была не права. Ты можешь вернуться за стол… если хочешь…

      Для того чтобы признать свои ошибки, нужна смелость. Будь смелой, – отец всегда говорил так.

      Лоренцо засмеялся. Вернулся, снова сел рядом.

      Каша была холодная, но такая вкусная, какой Мэй еще никогда в жизни не ела. Главное – не спешить.

      3. Илойский трибун

      Лисичка. Маленькая рыжая испуганная лисичка, в любой момент готовая ощетиниться и клацнуть зубами. Растерянная.

      Маленькая