Любовь – это розы и хлыст. Надежда Первухина

истории, читаемой профессой, то и дело описывались многочисленные жены Первосвященника, служившие ему во время написания Либр и проповеди Веры. Професса на примере жизни этих жен говорила мне о том, что главное достоинство женщины заключается в ее беззаветном служении своему мужу.

      – Но, професса, – лезла с вопросами я. – Моя мать стала вдовой, кому же она должна служить теперь?

      – Она служит мессирам Франко и Фичино, доминика, – неизменно отвечала Люция.

      – Мне так не кажется, – я недоверчиво поджимала губы и тотчас вспоминала, что привычка делать из губ тонкую ниточку есть у матери, а я не хотела ни в чем быть похожей на нее.

      Когда грозы отступали, Агора шла со мной на прогулку и рассказывала о славной истории моего рода. Длинная вереница предков проходила перед моими глазами: прапрадед и основатель рода – кавальери Джанбатиста Азиттизи Мстительный, прадед – Лукас Азиттизи Кровавый, дед – Жеронимо Азиттизи Хладнокровный… Я видела их портреты в парадной гостиной замка – сплошь мрачные и суровые мужчины с длинными черными волосами и пронзительным взглядом. В парадной гостиной висел также наш герб, и я иногда пыталась разобрать, что же он означает.

      Так вот, мы с Агорой гуляли, я слушала ее рассказы и лениво размышляла о том, почему пшеница пахнет вовсе не свежевыпеченным хлебом, а пылью и зноем, отчего в наших апельсиновых рощах пахнет мокрой землей и навозом, а не сладкими плодами… Эти размышления представлялись мне слишком детскими, и я не делилась с ними даже с Агорой. Я вообще не желала никому доверять то, что творится в моей голове.

      Как-то в конце лета мы отправились в апельсиновую рощу, где деревенские парни и девушки собирали очередной урожай ярких и сладких плодов. Заметив нас, они ставили наземь корзины и кланялись мне. И вдруг – я увидела Ченцу!

      Да, это несомненно была она – розовощекая, крепкая, плотная, с толстой черной косой, выбившейся из-под платка, в ярко-красном платье с короткими рукавами. Ее руки лоснились от апельсинового масла, на носу блестели капельки пота, подол фартука усеяли листики и веточки, но я безо всякой брезгливости бросилась к ней и крепко обняла:

      – Ченца, как я рада тебя видеть!

      – Моя маленькая госпожа! – воскликнула она. – Впрочем, ты уже не маленькая, вон как ты вытянулась!

      Я прижала голову к ее груди и вдохнула знакомую смесь из ароматов теплой кожи, миткаля и анисового масла.

      – Ах, Ченца, я ужасно скучаю по тебе, – молвила я. – Как ты поживаешь?

      – Очень хорошо, маленькая госпожа, – она улыбнулась, и я увидела милые ямочки у нее на щеках. – А ты?

      Тут я вспомнила про Агору.

      – Это моя менторша, ее зовут Агора, – торопливо сказала я. – Она читает мне Священную историю, а также учит всем наукам, которые положено знать приличной девочке.

      – Оно и видно, – вздохнула Ченца. – Совсем тебя уморили этими науками, ты такая бледненькая и худенькая, моя госпожа!