Любовь – это розы и хлыст. Надежда Первухина

худую, злую, мрачную женщину по имени Катарина! Я не хотела иметь с этой дамой ничего общего!

      И тем не менее, домина Катарина являлась моей родной матерью, а Ченца – только кормилицей, взятой из деревни, принадлежащей моему отцу.

      Домина Катарина довольно неловко взяла меня из рук Ченцы и принялась укачивать, приговаривая:

      – Перестань реветь, дочь, ведь ты высокого рода! Твой отец был великим воином, первым среди прочих кавальери короля Альфонсо Светоносного! Твой брат тоже скоро станет знаменитыми кавальери, и ему будут принадлежать земли, горы, леса, реки, которые огнем и мечом отвоевал у неверных еще прапрадед Азиттизи! Будь гордой и бесстрашной, дитя! И если уж ты появилась на свет, так живи достойно, не посрамляя своих славных предков!

      Вот так я и поняла, что живу, а не просто пачкаю пеленки. Я – отпрыск знатного рода, а значит, должна совершить в жизни много выдающихся дел. Я еще не знала, каких, но знала: обязательно совершу!

      Первый год моей жизни ознаменовался еще и тем, что меня, как всякую девственницу, посвятили храму Великого Спящего и нарекли мне имя: Норма.

      В старом переводе: такая, как надо. Настоящая. Положенная. Правильная.

      Я слабо помню обряд посвящения. Кажется, пришли три стареньких добродушных жреца, бывших слегка навеселе, поочередно осмотрели меня, возложили на домашний жертвенник цветы и фрукты во искупление моего девства (предполагалось, что когда-нибудь я его лишусь, за это и платили вперед). Один из жрецов срезал у меня прядку темных волос и положил ее в особый ковчежец – значит, я теперь зависела только от воли Спящего. Когда придет пора выдавать меня замуж за какого-нибудь высокородного джиоване, жрецы передадут прядку этих волос моему мужу в первую брачную ночь, знаменуя то, что теперь только муж – мой полновластный хозяин, господин и бог.

      Конечно, будучи сопливой малолеткой, я всё это понимала смутно. Жрецы, муж, власть… Это представлялось неинтересным. Куда интереснее было постепенно осваивать мир вокруг себя.

      Сначала этим миром была моя детская – просторная комната, обитая старинной золотистой парчой с кое-где торчащими нитками. У дальней стены стояла моя кровать, укрытая от нескромных глаз светлым пологом из тафты; под большим окном в свинцовом переплете располагалась длинная скамья с подушками, на которых я обожала сидеть вместе с кормилицей и слушать ее песни и сказки. Большой комод был увенчан зеркалом в резной позолоченной раме (мне не удавалось самостоятельно в него заглянуть, даже встав на цыпочки, так я была мала) и умывальным кувшином с тазом. Но больше всего я любила камин и крошечное креслице перед ним. Я могла часами сидеть в этом кресле и смотреть на танцующие в глубине камина языки пламени. Я думала, они рассказывают мне о чем-то удивительном и чудесном, просто я еще не могу понять их язык… Ченца поначалу очень боялась оставлять меня перед камином одну, но потом поняла, что я не настолько глупа, чтоб совать руки в пламя. Я и камин проводили таким образом много тихих вечеров, и мне было все равно, что творится