Круг замкнулся. Наташа Кокорева

замыслы Сарима.

      Она затушила самокрутку.

      – И мне посчастливилось встретить самого добропорядочного мага…

      Рани вновь смотрела ему в глаза, пристально, пытливо. Что пытается она разглядеть?

      Стел моргнул и облизал губы.

      – Ты выросла в храмовом приюте и… не веришь?

      – О нет, я не верю – я верую! – Рани смиренно склонилась и уселась на округлый валун в стороне, обхватив его коленями. – Потому и сбежала в четырнадцать лет из приюта – верила, бог не бросит.

      – Даже когда мы не верим, он все равно в нас. Когда мы просим невозможного, он ведет нас по острию лезвия, но в конце концов дает то, что нам действительно нужно, а не то, что мы просили.

      – Что ты знаешь про острие лезвия? – Рани сплюнула под ноги и отвернулась.

      – Ничего, – тихо сказал Стел. – Но я хотел бы знать. Ты могла бы мне рассказать.

      – Рассказать что? – Она вскинулась и посмотрела ему в глаза.

      – Что случилось с родителями? Почему сбежала из приюта? Как оказалась на мосту? – Стел помолчал и добавил: – Что произошло сегодня?

      Она больше не смотрела на него, а с подчеркнутым любопытством изучала обкусанные ногти.

      – Тебе вправду все это нужно?

      Стел коротко кивнул.

      – Зачем? – Он растерялся, и Рани не дала ему ответить. – Ты играешь со мной. Спроси Сарима, куда ты идешь и зачем тебе в попутчиках самоубийца.

      – Я не играю, – твердо произнес Стел. – Я с тобой честен. Я хочу, чтобы ты решала сама.

      Развернулся и пошел к часовне.

      – Если он все равно в нас, то зачем нужны храмы? – раздалось за спиной.

      Камни, обкатанные ветром и тысячами прикосновений, блестели влажными обмылками, манили. Стел невесомо коснулся стены. Вмиг пересохли губы, задрожали пальцы, по коже тянуло упругим ветром. Тепло, намоленное веками, пульсировало, врывалось в душу, очищало.

      Стел сбросил грязные сапоги у южных дверей и вошел босым, опустился на колени. Седые камни нависали уступами купола. На широких полках чадили свечи цвета топленого молока. По кругу чернели резные буквы завета праведников:

      «Когда отринешь самого себя, взлетишь над мигом между

      вдохом и выдохом,

      ты прикоснешься к единству мира, напьешься сути своих

      стремлений.

      Когда пройдешь путем покоя жизнь, Единый впустит душу

      в Вечные сумерки.

      Иначе вечность в плену желаний ты не дождешься восхода

      солнца».

      В окно скользнул ветер, взъерошил волосы на затылке и прохладой рассыпался по коже. Тишина залила уши. Стел медленно выдохнул и закрыл глаза. Густо пахло воском, на веках сквозь красный свет проступали темные разводы.

      Слассен затянул молитву благодарения. Ученики протяжно подпевали.

      «Сарим, прости.

      За то, что я сказал, и за то, о чем промолчал.

      За то, что я сделал, и за то, что мог бы сделать, но не стал.

      Сарим, помоги.

      Увидеть цель, путь и спасение. Дойти и обрести мир и покой».

      Рокот