Селфи на балконе. Алёна Снатёнкова

эти пирожочки. Один до сих пор в глотке стоит, проглотить не могу. – Я уже ухожу. Не беспокойтесь.

      – Да я вкусных принесу, свеженьких. Для ректора пекла, но с вами поделюсь. Не боись, понравятся.

      – Неси, неси, теть Галь. Сто лет пирожков твоих не ел. – И снова парень улыбается, как Чеширский Кот.

      – Жук ты, Данечка. Жук.

      Она испаряется, а мы одни опять остаемся.

      – Если ты сейчас уйдешь, то женщина расстроится. А в ее возрасте волноваться запрещено. Хорошая девочка ведь понимает это?

      – Хорошая девочка все объяснит так, что никто не расстроится. И, Корнеев, вот ответь, что тебе от меня надо? Чего пристал?

      Сажусь на стул, не стоять же, ожидая, пока повар вернется.

      – Хочу понять, чем ты отличаешься от других.

      Гнусный ответ, но зато честный.

      – По рентгену – ничем. А вот по содержанию черепной коробки – всем.

      – Ответ принимается. Ладно, если ты шоколадкой делиться не хочешь, то, пока будем ждать пирожки тети Гали, съедим мою.

      Я даже не успела понять, как на столе появилась точно такая же упаковка с молочным шоколадом, как и у меня в сумке.

      Он что, вытащить умудрился?

      Провожу рукой по кожзаму и чувствую, что моя-то на месте.

      Эй.

      Значит, она от него?

      Он с Сухановым передал? Зачем?

      Один вопрос: а летающие пони в этом странном мире будут?

      8

      – Да не собираюсь я с тобой здесь сидеть и тем более не собираюсь шоколадками твоими зубы портить. Не хочешь объяснить, зачем привязался ко мне, как ненормальный, не надо. Мне все равно, что там у тебя на уме. Главное, пусть меня это больше не касается. Понял?

      С грохотом кидаю сумку на стол и молнию расстегиваю, чтобы от вражеского подношения поскорее избавиться. Я предчувствую, что у меня именно на эту шоколадку аллергия вылезет. С сыпью на всех известных местах.

      Как назло, молнию заело.

      Почему закон подлости сработал прямо в этот момент? Куда подевался бумеранг везения? Я ведь собиралась театрально выйти из столовой, чтобы прям нос до потолка доставал и волосы при ходьбе красиво развевались. В кино такое было. Правда, героиня сначала пощечину негодяю влепила и потом ушла. А у меня вместо рукоприкладства должен был быть красивый жест в виде молчания. Оставила бы подачку на столе, мол, не голодаю, себе заберите, и ушла бы.

      – Помочь?

      Да он даже не скрывает усмешки в голосе.

      Хоть Корнеев и смеется, но меня с детства учили быть благодарной. Поэтому мысленно я замечаю, чтобы себе помог, а вслух произношу:

      – Не нужно.

      Не сразу понимаю, когда остаюсь с пустыми руками, а рядом уже стоит Корнеев. Он с легкостью расстегивает молнию и кидает в сумку еще одну молочную плитку.

      – Верни на место.

      Теперь у меня принцип. Какого черта он игнорирует все, что я говорю? Я забираю сумку и, не оглядываясь, устремляюсь к двери.

      – Деточка, а ты куда? Я вам пирожочков принесла.

      Цербер, то есть повар тетя Галя, материализуется возле меня с тарелкой, полной безумно вкусно пахнущей