Жгучая тайная страсть. Личный театр Эдуарда Тополя. Эдуард Тополь

чувствую твои руки. Они такие сильные…

      ИТКИНД. Я не сделаю тебе больно. Ты же моя Симонетта…

      Слышны крики и ружейные выстрелы.

      ВЕСЕЛИНА (вздрогнув, испугано). Что это?

      ИТКИНД. Это по ночам. По ночам тут бьют всех арестованных. И кто потом весь день дрожит от страха, те пишут про себя, что хотели убить товарища Сталина. Сами пишут. И тогда их выводят во двор и расстреливают.

      Слышны ружейные выстрелы.

      Вот еще.

      ВЕСЕЛИНА. Я слышу. А как же ты?

      ИТКИНД. А я не думаю о страхе. Видишь – я целый день занят, я леплю тебя. А хлеб кушаю только после допроса, перед сном. А утром они снова дают кусок хлеба и воду, и я опять свободный от них. Понимаешь?

      ВЕСЕЛИНА. Любимый…

      ИТКИНД. Ты моя весна… А как твоя девичья фамилия?

      ВЕСЕЛИНА. А ты не помнишь? Я Хейфиц.

      ИТКИНД (удивленно). Хейфиц? Так ты еврейка?

      ВЕСЕЛИНА. Конечно. (Садясь на пол и обнимая его ноги). Расскажи что-нибудь. Я так скучаю…

      ИТКИНД (гладя ее). Что тебе рассказать, весна моя?

      ВЕСЕЛИНА. Помнишь, ты начал рассказывать, как ты стал скульптором. Но потом мы занялись любовью и всё забыли.

      ИТКИНД. На целый год…

      ВЕСЕЛИНА. Да, ты же сумасшедший, ты не умеешь остановиться.

      ИТКИНД. Извини, у меня была половая амнезия.

      ВЕСЕЛИНА. Неправда. Просто ты уехал в Ленинград, купил мастерскую и стал делать Пушкина. И работал, как безумный. Даже когда я приезжала, у тебя не было на меня времени.

      ИТКИНД. Да, я заболел Пушкиным. Ходил по Питеру, поехал на Черную речку. И я понял его. Он был не только гений, он был такой одинокий и так страдал! Я заболел от его страданий…

      ВЕСЕЛИНА. Я помню, у тебя была температура. Я испугалась, хотела вызвать врачей…

      ИТКИНД. Знаешь, искусство гения – это страдание. Когда-нибудь я сделаю Шекспира, ты увидишь, как он страдал…

      ВЕСЕЛИНА. А Паганини?

      ИТКИНД. Паганини я тоже сделаю. Ой, какой я сделаю Паганини! Он же был веселый гений. Как Моцарт.

      ВЕСЕЛИНА. То есть, ты сидишь в этом каменном мешке, тебя уже восемь месяцев бьют, а ты мечтаешь о Шекспире и Паганини?

      ИТКИНД. Нет, о тебе. Когда меня освободят, я сделаю тебя, Весну. Ой, какую я сделаю Весну, ой какую! У Боттичелли было «Рождение Венеры», а я сделаю «Рождение Веселины».

      ВЕСЕЛИНА (улыбаясь). Из дерева или из глины?

      ИТКИНД. Из дерева, из дерева, как ту, самую первую…

      ВЕСЕЛИНА (отстраняясь, ревниво). Какую еще ту?

      ИТКИНД. Не ревнуй. Это было так давно, до революции. Я приехал в Москву, чтобы учиться на скульптора. В пятнадцатом году. Жил у еврейских девушек, которые писали себя проститутками, а сами учились или работали. Знаешь этот памятник первопечатнику Федорову? В Москве, перед Китайгородской стеной – его тогда только-только поставили, работа Сергея Волнухина. Я пришел его посмотреть, и он мне так понравился – я захотел пойти к Волнухину в помощники. А оказалось, он в академии живописи ведет скульптуру. Пришел туда сдавать экзамен, а меня сразу привели в его класс.