Самозванец и гибельный младенец. Станислав Казимирович Росовецкий

Теперь же разойдемся – и стражу возле шатров укрепите, не храборствуйте по-пустому, прошу.

      Басманов остался один. Подумав, откинул подальше полотно от входа в палатку и крикнул, чтобы позвали начальника охраны. Тот вбежал, вытирая тыльной стороной рот, и нашел своего господина на перине в жилом углу шатра.

      – Матюшка, опять хватил чарку с утра? Ай, как не вовремя…

      – Так чтобы хвороба не прицепилась, государь мой Петр Федорович… Уже ведь докладывал.

      – Матюшка, сейчас они меня не тронут: сей щеголь, дворцовый воевода, должен с большим воеводой сначала это дело обговорить. Мы же пока съездим к яме, где самозванцевы лазутчики сидят. Отбери из моей охраны четырех надежных дворян в доспехах, пусть собираются. Сначала с нами поедут, а потом, куда я укажу, и пусть возьмут двух поводных коней. А как мы с тобою от ямы вернемся, поставь вокруг шатра десяток детей боярских в полном вооружении, да со слугами, и чтоб фитили тлели, да у нас с тобой по мечу – отобьемся, если придется. Понял? А сейчас принеси мне умыться, да вода чтобы была не из болота, а ключевая, холодная. Постой, а ты как – не боишься против последней присяги пойти, Матюшка?

      – А я тебе присягал, Петр Федорович.

      Через час Басманов, с одной саблей, да накинув на плечи соболиную шубу, подъезжал внутри малого отряда к яме, выкопанной на самом краю лагеря и наполовину перекрытой легким бревенчатым настилом. Два охранника с алебардами и пищалями встали с пеньков при приближении воеводы.

      Басманов спешился, предоставив Матюшке поймать поводья, и, кивнув в ответ на поклоны охранников, распорядился:

      – Лестницу!

      Охранники притащили корявую, кое-как сбитую лестницу, спустили ее в яму – внизу хлюпнуло. Воевода поморщился, сбросил шубу на руки Матюшке и принялся довольно ловко опускаться по лестнице. Увидев под ногами жидкую грязь, чертыхнулся и уселся на перекладине, саблю, чтобы ножны не испачкались, положил на колени. Позвал негромко:

      – Эй! Живые – есть?

      В темном углу, под настилом, дважды жирно плеснуло, ямой прошли две волны смрада. На свет Божий выбрел грязный узник без возраста, в нарядном некогда кафтане и без шапки. Проговорил сипло:

      – Трое живых, господин боярин и воевода. Я – полуголова стрелецкий мценский Ждан Семенов сын Заварзин.

      – Где остальные?

      – Выходи, святой человек, не бойся знатного боярина и воеводы…

      Новая волна смрада – и на свет Божий показался мужик средних лет в одной черной от грязи рубахе. Вот только глаза на замаранном лице, как ни странно сие, светились умом. Поклонился низко.

      – Я Самоха Московский, боярин. Урод я Христа ради.

      – Урод? А здесь почему?

      – На Москве, в местах людных обличал я, боярин, царя нашего и великого князя Бориса Феодоровича в убиении невинного дитяти, царевича Димитрия Иоанновича. Пойман был и в тайном месте…

      – Бориса Федоровича обличал? Собирай свои вещички, юродивый, сей час же будешь на воле. Так… А третий