Гиллеспи и я. Джейн Харрис

работу и позволял ей излить душу. Кеннет навещал брата по пути из лавки – как будто нарочно, чтобы девочки разыгрались перед сном, – а Уолтер Педен заглядывал после обеда; он так зачастил в мастерскую, что проще было устроить ему пристанище в бельевом шкафу.

      Разумеется, Энни иногда приходилось принимать посетителей в гостиной, а порой – откладывать кисть и подавать напитки, если горничная, как водится, куда-то исчезала. Вернувшись, Кристина клялась, что «всего лишь бегала за продуктами». Правда, по манере девушки держаться было ясно, что ей не свойственно «бегать». Напротив, она постоянно слонялась без дела, болтая с приятельницами на улице, а еще я не раз видела ее – хоть и не выдала Энни – на пороге дешевого трактира на Сент-Джордж-роуд. Полагаю, Энни побаивалась Кристину и потому не делала ей замечаний и не увольняла.

      Неудивительно, что при такой нерадивой горничной и большой, требующей внимания семье работа над портретом шла крайне медленно. В первые несколько недель Энни сделала лишь несколько эскизов со мной в разных позах, пока не выбрала наиболее удачную. Только тогда она постепенно перешла к холсту и краскам. К счастью, мы часто делали перерывы, да и позу поддерживать было нетрудно: я сидела, опершись локтями на подлокотники кресла и сложив руки на коленях. Энни располагалась так, чтобы писать портрет с поворотом в три четверти. Она просила меня не улыбаться и по возможности ни о чем не думать. Конечно, у меня всегда – и по сей день! – был живой ум. Но я изо всех сил старалась, чтобы мои мысли не отражались на лице, и, пожалуй, вполне преуспела. Энни охотно показывала свою работу, и я находила очень увлекательным наблюдать рождение портрета: от набросков угольком и размытых пятен краски до узнаваемого силуэта, возникающего из теней.

      Хотя Энни никогда бы не призналась в этом, я уверена, что она мечтала стать хорошим художником. Она расстраивалась, если пропускала урок рисования из-за домашних нужд, и, полагаю, ходила бы на занятия гораздо чаще, не будь она так загружена бытом. Я всегда была на стороне женщин, которые стремятся чего-то достичь, и всей душой сочувствовала амбициям Энни как художника. Тем не менее не постесняюсь заметить, что она бывала резка со мной, не говоря уж о вечно хмуром лице и манере наотмашь бить кистью по холсту. Одно время я ломала голову в поисках причины ее холодности: может, я была слишком трудным объектом для изображения? Но в конце концов я пришла к выводу, что Энни предпочитала работать молча, оставила попытки ее разговорить и довольствовалась наблюдением за домочадцами.

      На первый взгляд семья Гиллеспи казалась вполне благополучной. Однако, присмотревшись внимательнее, я поняла, что далеко не все в семействе было гладко – особенно это касалось Сибил.

* * *

      Едва ли неожиданно, что главными возмутителями спокойствия в семье были дети. Если после обеда Элспет или Мейбл не приходили на помощь и не забирали девочек, присматривать за ними во время сеансов позирования приходилось нам с Энни. Думаю,