История обольщения. Россия. Алексей Митрофанов

касалось дел. И полной противоположностью себе же – в общении с дамами. Особенно с одной, в которую влюбился.

      Он два года скрывал свои чувства от Веры Николаевны Мамонтовой. Чуть ли ни каждый вечер наносил Мамонтовым визиты – и сидел в уголочке, краснел и молчал. К нему привыкли. И к его рассеянности тоже – отодвигали посуду от края стола, а хрупкие вазы выносили из комнаты. Конечно же, догадывались, что все дело в Вере Николаевне, знали, что у себя в галерее он совершенно другой. Но первый шаг за него сделать не смогли.

      В конце концов, Павел Михайлович собрался с силами и произнес, глядя на Верочку: «Сударыня, я задам вопрос, на который вы должны ответить откровенно», – произнес Павел Михайлович и покраснел.

      Покраснела и Вера.

      «Желаете ли вы жить с моею маменькой или вам было бы приятнее, чтоб мы жили с вами одни?» – закончил Третьяков.

      К счастью, все давно ждали этого момента, быстро вынесли иконы и благословили молодых.

      И, разумеется, Павел Михайлович всю жизнь был верен своей жене, как и она – ему. Вера Николаевна безропотно приняла увлечение своего мужа живописью, его преданность галерее, его нелюбовь к светскому времяпровождению. У Третьяковых родилось шестеро детей. Будучи вдали от дома, Павел Михайлович писал своей жене послания, наполненные до краев глубокой нежностью: «Голубка моя Вера, можешь ли ты понять, как глубоко я благодарен Богу за то счастье, каким я пользуюсь четырнадцать лет, за то чудесное благополучие, каким я окружен, благополучие, заключающее в себе тебя и детей наших! Ты не можешь понять, потому что я мало говорю о том; я кажусь холодным и совсем не умею благодарить Бога, как следовало бы за такую великую милость!».

      А Вера Николаевна писала в дневнике: «К нам приехал Павел Михайлович-папа… С ним наша жизнь оживилась, он был душой нашей семьи; читала я с ним „Братьев Карамазовых“ Достоевского… Эти сочинения послужили мотивом для долгих бесед его со мной и сблизили нас еще на столько ступеней, что почувствовали еще большую любовь друг к другу».

      В старости Веру Николаевну парализовало. И тогда Павел Михайлович сказал о супруге: Я всю жизнь не мог решить, что мне дороже – галерея или она. Теперь вижу, что она мне дороже».

      А спустя несколько месяцев он умер.

      * * *

      Схожее объяснение в любви было у другого московского купца, также прославившегося благодаря изящным искусствам – у режиссера Константина Станиславского. В 1889 году он влюбился в актрису из собственного театра Машу Перевощикову, известной зрителю под псевдонимом Лилина. Произошло это совершенно неожиданно, когда им довелось играть в одном спектакле – «Коварство и любовь». Станиславский вспоминал: «Оказывается, мы были влюблены друг в друга и не знали этого. Но нам сказали об этом из публики. Мы слишком естественно целовались и наш секрет открылся со сцены… Нетрудно догадаться, кто вдохновлял нас: Аполлон или Гименей».

      И опять же, препятствием послужила крайняя застенчивость Константина Сергеевича. Но актерская среда