Будни Снежной бабы. Женя Галкина

Ее остерегались: крупная, приземистая, с монгольским лицом, она носилась по жизни, как Чингисханша, громко топая низкими каблуками – за неимением лошадки и стука копыт.

      Ей никогда не перечило начальство, перед ней пасовали работницы паспортных столов, ЖЭКов и прочих бюрократических логовищ. На работе она быстро взяла верх над выпивающей компанией радиомонтажников, привыкших к халяве и ежемесячной премии, но не привыкших к работе.

      Взяв бригаду в свои руки, она тут же отменила выплаты премий «за просто так», – теперь их надо было заслужить примерным поведением и трезвым образом жизни на рабочем месте. Установила норму сборки деталей. Ввела отчетность по опозданиям и трехчасовым «обедам» на свежем воздухе – на лужайке за гаражами, где так хорошо распивалась бутылочка-другая.

      Первейших бунтарей, демонстративно плюнувших ей под ноги, уволила, высчитав коэффициент брака у сделанных ими деталей.

      Мужики зароптали: да кто она такая, эта баба? Что она о себе думает? Да они ей покажут!

      Показать Розе оказалось нечего. У нее был железный аргумент: не хочешь – дверь там. За дверями же выпивающего мужика обычно ждала истерзанная неврозами и безденежьем жена, выводок погодков и – опционально, – теща с ехидным выражением на лице.

      Приходилось мириться. Пили теперь только после работы, но так, чтобы утром не опаздывать. Брака по этой причине поуменьшилось, а выработка благодаря нормам возросла.

      Через год Розин цех получил не только премию всем и каждому, но и повышение зарплаты, событие по меркам завода почти нереальное.

      Мужики кинулись «это дело» отмечать и наконец-то, конфузясь, пригласили к столу и ненавистную им прежде Розу. Роза мотнула головой, презрительно фыркнула и отправилась домой.

      Она шла под дождем, не раскрывая зонтика. Дождик охлаждал ее смуглые пылающие щеки, приятно капал на шею. Если бы Роза была чуть помягче, она бы заплакала. Но не плакалось – просто теснилось что-то в груди.

      Сколько мерзких шуточек она наслушалась за этот год! Сколько пошлятины ей довелось услышать, когда мужики, не замечая ее, обсуждали нововведения и прикидывали, как бы ее, проклятую Розку, так и эдак… Да только кто на эту жируху польстится! Столько же и не выпить!

      Их гогот и хриплые голоса целыми днями стояли у нее в ушах. И, сцепив зубы, она перла и перла наверх этот ком навозных жуков, не желающих мало-мальски поднять себя сами.

      Лишь единожды она вмешалась в их нарочито громкие «тайные» обсуждения: когда речь зашла о ее национальности. Спор, «чучмечка» она или еврейка, проходящая мимо Роза оборвала пояснением:

      – Я карячка. Это северная народность. А родители мои – евреи.

      Им показалось, что это шутка – заржали…

      Она молчала и все тащила и тащила их за собой. И вот что-то сдвинулось, цех перестал быть посмешищем, когда она, Роза, вытребовала повышение зарплаты, они наконец снизошли до того, чтобы налить ей водки!

      А хрен вам, думала Роза, с вами пить – себя не уважать…

      И рукавом пальто вытирала