Утерянная Книга В.. Анна Соломон

даже с карманом. Лили хочется прошептать: «Откуда у Эсфири взяться карманам?»

      Однако Лили не так уж хорошо знает остальных женщин – вдруг не оценят сарказм? А когда они засыпают Лили вопросами, становится ясно, что друг с другом они знакомы очень близко. Их единение чувствуется сразу, видно, что они часто собирались вот так, по разным поводам и на разных кухнях. Дружная компания… У Лили тоже есть такая, но они с подругами ни за что бы не позвали к себе незнакомого человека, вино у них не такое хорошее и атмосфера не такая радостная. В их домах нет отдельных игровых комнат, как у Кайлы. Зато в компании у Лили женщины с разными фигурами, волосами, цветом кожи. Они хорошо знают, что многое отличает их от таких женщин, как Кайла с подругами. И пользуются этими отличиями: вино подешевле, якобы чтобы тратить деньги на вещи поважнее, малюсенькие квартирки и волосы без следов укладки дают чувство превосходства. Они считают себя более искренними, настоящими, чем женщины из компании Кайлы. Эти женщины, двум из которых на вид не больше тридцати трех лет (на тринадцать лет моложе, чем Лили!), чуть ли не с восторгом интересуются, как давно Лили живет в этом районе, сколько лет ее детям, работает ли она и чем занимается ее муж. Лили, ошеломленная и смущенная вниманием, отвечает, как может. И думает: если собрать всех этих женщин и ее подруг вместе, как просто было бы угадать, какая из какой компании. От этой мысли становится грустно, ведь значит, все мы носим своего рода униформу и за внешними различиями (женщины с укладками и в бриллиантах против Лили и ее подруг с их грубыми браслетами и ботинками) скрываются другие, более интимные (как интимные прически) и более глубокие – в том, что они думают и чувствуют. Одна из женщин, услышав, что раньше Лили преподавала в колледже, восклицает: «Какая прелесть!», – и Лили злится, чувствуя себя униженной. Она выходит из кухни, якобы взглянуть, как там дети, и втайне надеется, что одна из девочек приболела и они смогут уйти домой. Увы, дети самозабвенно лепят из пластилина за огромным низким столом, изготовленным наверняка где-нибудь в Финляндии. Сначала Ро, а затем Джун поднимают головы, у обеих невозможно счастливые лица. Лили охватывает нестерпимая любовь к ним, как бывает, когда они спят или когда Лили трогает пухленькую ножку Джун, а еще когда Ро соглашается вместе читать книжку. Кажется, это чувство могло бы длиться вечно, будь у Лили такая квартира и такой стол для детских игр. Она улыбается и машет дочкам, и они снова принимаются за игру, отвернувшись одновременно, как довольные финские коровки.

      На кухне Кайла просит Лили быстренько просветить всех насчет Пурима (и произносит «Пур-и-им», как Адам когда-то). Лили едва не начинает оправдываться, одновременно смущенная и рассерженная из-за того, что она – единственная еврейка в компании. Она сбивчиво рассказывает краткую историю праздника, и выходит вот что: «Сплошное пьянство и женоненавистничество, в то же время поклонение женщине, что по сути своей тоже форма женоненавистничества, а еще непонятный царь, добрая царица и злобный советник; в честь праздника устраивают представление, а потом карнавал, и пекут треугольное печенье,