Садовник. Василий Дмитриевич Гавриленко

возьми, Лестрейд! Неужели убитую девушку звали Беатрис?

      – Вы поразительно догадливы, мистер Ватсон, – едко отозвался Лестрейд. – Именно так, убитая девушка – Беатрис Пройслер, похищенная – Ирэн Вулф. Беатрис было 16 лет, Ирэн – 18.

      – Иисус! – вырвалось у меня. – Каким же надо быть негодяем, чтобы убивать столь юных и беззащитных созданий?

      Лестрейд смотрел на меня, не мигая. Его лицо было сурово и печально.

      – Знали бы вы, доктор, как именно убили Беатрис. Я повидал немало на своем веку, но такого я не видел никогда. Садовник – сущий зверь, и мы должны его остановить.

      – Садовник?

      – О, это не более чем прозвище, которое дали этому субъекту в полиции. Пока мы ничего не знаем о его профессии. Мы вообще ничего о нем не знаем.

      Я смотрел на Лестрейда, но не видел его. Перед глазами стоял Холмс, задумчиво потирающий подбородок.

      – Как жаль, что его нет с нами.

      – Что вы сказали, Лестрейд?

      – Я сказал, как жаль, что с нами нет вашего друга мистера Холмса. Но зато есть вы, сэр. Скотленд-Ярд просит вас помочь нам в этом деле. Давайте вместе остановим Садовника, мистер Ватсон.

      Я удивленно уставился на Лестрейда.

      – Инспектор, я не сыщик, я военный врач в отставке.

      Лестрейд поморщился.

      – У вас ведь есть дочь, мистер Ватсон? Сколько ей?

      – Шестнадцать, но…

      – У меня тоже есть дочь, доктор. Ей семнадцать. Мать несчастной Беатрис Пройслер находится сейчас в больнице с тяжелейшим припадком, а отец Ирэн Вулф поседел на моих глазах.

      – Дайте письмо, – перебил я.

      Я снова взял в руки листок бумаги. Обычная писчая бумага по 2 пенса упаковка. Такую используют все, начиная от репортеров и заканчивая привокзальными старухами, заворачивающими в такую бумагу пирожки и селедку. Ватермарка, разумеется, отсутствует.

      Лист чистый, аккуратный. Буквы мелкие, наклон легкий, в левую сторону, строчки ровные, без отклонений по горизонтали вверх или вниз, нажим сильный, буквы находятся на одинаковом расстоянии друг от друга, почерк разборчивый, почти каллиграфический.

      Я понюхал листок. Запах, определенно, присутствует, но очень тонкий, слабый.

      Отвлекшись от изучения письма Садовника, я взглянул на Лестрейда. Тот с интересом смотрел на меня.

      – Как же вы сейчас похожи были на мистера Холмса. Только лупы вам не хватает.

      – А с каких пор вы стали столь уважительно относиться к Холмсу, инспектор? Помнится, вы его терпеть не могли.

      – Время, дорогой доктор, время. – ответил Лестрейд.

      Я еще раз перечитал послание.

      «И еще одну, имя чье – табу».

      Как же ее имя, этой пятой девушки? И почему ее имя – табу, тогда как имена остальных жертв Садовник назвал?

      – Могу я оставить письмо у себя?

      Лестрейд замялся.

      – Я не смогу вести расследование без доступа к уликам, инспектор. Я ведь не Холмс с его фотографической памятью.

      – Хорошо, берите.

      Я сложил листок и спрятал письмо во внутренний карман жилетки.

      – Как давно исчезла Ирэн Вулф?

      – Два дня назад,