Я, Хаим Виталь. Роман. Эстер Кей

неохотно заменил талер на другой.

      – Да ведь и этот какой-то странный!

      – Странный?

      Незнакомец вперил свой взгляд в Чико.

      Чико первый опустил глаза. Он был с Сицилии. Если он опустил глаза перед чужеземцем, это значило, что Чико спасовал. Эль-Греко заметил пантомиму и громко заржал.

      – Ты бы ему еще в пояс поклонился, Чико! Что ты так млеешь перед этим ашкенази? – процедил сквозь зубы на ладино.

      – Он ашкенази, да. Это правильно ты подметил.

      – Я из Египта, – неожиданно разрушил их логические наблюдения пришелец, тоже перейдя на язык ладино.

      – Ну что ж, – совсем мирно заключил Эль-Греко, – мы только рады вам, сеньор. Всегда покупайте у нас! Простите Чико, он придурок.

      – Доброй субботы, – произнес приезжий таким тоном, что было невозможно истолковать иначе: он их благословляет и исчезает из поля их зрения.

      Они еще хотели было поклянчить, как-то на него дожать как на хорошего клиента, ведь деньги-то у него еще были, и можно было взяться донести товар прямо до дому, а затем предложить ему стать их постоянным покупателем, да и зачем ему самому ходить на рынок, если Чико и Эль-Греко запросто все ему принесут раз в неделю домой?.. но отстранение было тотальным, не допускающим ни малейшего панибратства, никаких поползновений к сближению. Он ушел, будто исчез. Молчаливый пожилой слуга понес за ним покупку с изумляющей легкостью.

      Облик Ари (р. Ицхак Луриа Ашкенази) в нашей киноверсии, актер Юрий Вайсман

      – Ты спугнул его, Чико.

      – Я?

      – Ты был навязчив.

      – Иди ты к черту!

      – А как он сказал – доброй субботы! Нет, он не ашкенази. Он вроде как наш.

      – А, какая разница – наш, не наш.

      – Ну, не скажи, вот раби Иосеф, тот, что из Салоники, – вот он наш, так это же чувствуется. – Эль-Греко сделал щепотью кастаньетный щелчок, показывая, как именно это ощущается.

      Между тем утро с его лазурью выцвело и закончилось, суббота неуклонно приближалась, рынок вскоре совершенно опустел, только с мусульманской стороны еще доносился галдеж, потом запел муэдзин, и для всех наступили благословенные часы перед шабатом. Глядя на то, как на улицах еврейского квартала играли славные детишки, пожилой величественный еврей раби Авраам Леви Брухим делал свой обычный предшабатний обход, кошка – вихляя тощим корпусом – путалась у него под ногами, безумея от вкусных кулинарных запахов, плывущих из окошек и дверей домов.

      Раби Авраам Леви Брухим шел с поднятыми – нет, воздетыми к Небесам! – руками по старинной улице и провозглашал: «Дом Израилев, вставайте и примите святую субботу! У кого пирог неготовый в печи? У кого недоварена еда? Я призываю вас, завершайте поживее все приготовления.»

      Хозяйки, хотя и знают, что он всегда делает этот свой обход, стесняются его, когда он шутливо грозит, что зайдет и проверит.

      – Увижу пирог неготовый – себе