Разговор за рюмкой чая. Прививка от любви. Валерий Столыпин

и просидели до самого утра. Смотрели в огонь, на звёзды, молчали о чём-то очень важном. Под утро залезли в палатку, укрылись мягким пуховым спальником, обнялись, чтобы быстрее согреться.

      Проснулась Вика от нежного прикосновения к щеке.

      – Извини, Виктория, мы не успели договориться. Не хочу, чтобы ты обиделась, что не разбудил на рассвете. Чай и уха из карасей готовы.  Можно приступать к главному блюду – встречать начало нового дня. Или ещё поспишь?

      – Ну, уж, нет! Хочу рассвет. А ещё хочу сказать большое спасибо. Ты меня спас.

      – От чего же? Неужели ты собиралась… из-за состояния, которое по ошибке приняла за любовь? Я же говорил, что живой огонь  поглощает боль. Это был катарсис, Ты почти выздоровела. Пора начинать новую жизнь.

      – Кажется… нет, это точно, я готова. Скажи, Глеб, как ты смотришь на то, чтобы преодолевать трудности вдвоём?

      – Я тоже об этом думал.

      Невезуха

      Не унывайте, если не везёт,

      Отбросьте груз печали непомерный,

      Однажды невезение пройдёт

      И канет в лету!

      Вы же не бессмертный?

      © Андрей Олегович

      Есть люди, которых трясёт и плющит от слов удача и гарантия, потому, что их по жизни преследует невезение.

      Самое интересное – им тоже кто-то завидует. Но об этом позже.

      Ефросинья Аристарховна Плещеева, девушка приятной наружности, но слегка пухленькая по причине хорошего аппетита и невозмутимого характера (про таких девиц обычно говорят: куда положишь, там и лежать будет) росла в многодетной семье.

      Лениться в семье Фросиных родителей было не принято. За невыполненные в срок задания и обязанности  тятька наказывал жестоко, несмотря на то, что была она девушкой на выданье.

      Ровесницы давно уже хороводились, ей же было не до того: приходилось вставать "ни свет, ни заря" и приниматься за хозяйские заботы.

      Девочка была старшенькой, потому отвечала за всё и за всех.

      С раннего утра до позднего вечера суетилась Фрося, исполняя тяжёлую крестьянскую работу, а в перерывах обихаживала ребятню.

      Попадало ей часто.

      Девочка постоянно хотела спать. Дремота могла её настигнуть в самое неподходящее время, даже за едой.

      Нянькой Фросю определили года в четыре, когда та сама еле стояла на ногах.

      Мамка всё рожала и рожала, иногда каждый год, а смотреть за детишками не имела возможности: работала на скотной ферме, дома держала живности до десяти и больше голов, не считая полусотни кур да гусей. Ещё сенокос, огород, ручная стирка.

      К братьям и сёстрам, которых теперь вместе с ней было девять душ, Ефросинья относилась с любовью – родная кровь, но для себя твёрдо решила, что, ни при каких обстоятельствах не будет рожать.

      Мечтала девушка о том времени, когда выпорхнет из родительского гнезда, когда освободится от нудной обязанности подтирать зады и носы, когда отоспится всласть.

      Ни-ка-ких детей. Ни-ког-да. Ни-за что!

      После