Василий Шуйский, всея Руси самодержец. Владислав Бахревский

но холопы сами высыпали к нему, приветствуя и кланяясь. Народ все крепкий, хваткий.

      – Нет ли каких укоров, недовольств? – спросил князь.

      – Слава богу, никто на твой двор не покушался, Василий Иванович, – ответили ему. – Жили, пока ты был в отлучке, покойно, сытно.

      – Жирком-то не заросли?

      – Заросли! – смеялись холопы.

      – Привез я красных девиц на двух телегах, – сказал князь. – Кто не зажирел, тот жених. Бороды расчешите да рубахи заляпанные поменяйте.

      – Спасибо, князь, что о нас, горемыках, помнишь, – поклонились весьма довольно холопы.

      В доме кинулись Василию Ивановичу под ноги карлы и карлицы, обступила комнатная челядь.

      – Радость наша! Князюшка! Свет Светович!

      – Возле крыльца два воза стоят, – сказал князь. – Все, что там есть, – ваше! Да не раздеритесь, бога ради.

      Карлы и карлицы хватали его за руки, прикладывались, а кто и ноги целовал. Протискиваясь к своим покоям, усмотрел бахаря* Шумилу, тихо стоявшего в стороне, седого, доброго. Сам к нему подошел:

      – Тебе, красное мое слово, икону Иоанна Златоуста привез да связку рыбки сушеной.

      В покои, зная княжьи привычки, тотчас явилась ключница Дарья. Подробно сказывала, что прибыло, каков был расход, подала ключи: Василий Иванович любил походить по чуланам, по клетям, посмотреть, сколько и чего у него есть.

      – Дарья, – сказал вдруг князь, – а не больно ли много у нас шутов и шутих? Матушка моя любила забавляться с ними, а у меня от них в голове шумит. Брат Дмитрий, помню, горевал, что у него-де всего один карлик.

      – Все их дело – под ногами путаться. Малы, а едят больше холопов, – сказала Дарья.

      – Так распорядись! Пусть отвезут всех к Дмитрию. Перед первым же праздником и отвези, от меня в подарок. И скажи, Дарья, не больно ли мы нищих балуем?

      – Чего ж не больно? Мужики в деревнях так не едят, как наши дармоеды.

      – Может, поставить возле каретного сарая избушку, чтоб и зимой жили? Только не по сто ртов, а хотя бы с дюжину.

      – Доброе дело! – согласилась Дарья.

      – Так ты распорядись… А теперь поди скажи домочадцам, чтоб не шумели. Посплю с дороги.

      – А поесть?

      – Сначала посплю.

      Спать лег, как на ночь, разделся, помолился, а прикорнул на минуту. Приснился ему орел: несет чего-то в когтях, а что, непонятно. Да и кинул. И хлоп: угодило брошенное орлом ему на голову. Потрогал – корона. Хотел снять – приросла! Испугался – сон и соскочил.

11

      Царь Иван Васильевич вошел в Тронную залу, чуть припозднясь, всего с одним только провожатым, с новым своим любимцем – Василием Умным-Колычевым. Шел, улыбаясь, но глаза опустивши к земле, высокий, широкогрудый и все еще узкий в талии. Василий Иванович, впервой видя Грозного так близко, перестал дышать.

      Веки великий государь поднял медленно, посмотрел на своих рынд, словно души их бестелесные ножом вспорол, и улыбнулся, поверил.

      На трон сел просто, поерзал, устраиваясь, положил руки на подлокотники.

      Вышел, встал перед троном князь Иван Юрьевич Голицын.

      – Великий