Василий Шуйский, всея Руси самодержец. Владислав Бахревский

отдано, то отдано. Новгородская земля, не в пример Московской, являет новых святых. В позапрошлом году, когда я жил в Новгороде, приключился великий ураган. Неистовым ветром возле церкви Флора и Лавра унесло землю, и обретен был гроб святой девицы Гликерии. От ее мощей произошли многие исцеления. Я сам видел четырехлетнего отрока Агафона, сына подьячего, который был от рождения слеп, а приложился к мощам и прозрел… А прошлой зимой писал мне архиепископ Леонид, обретены в Боровичах нетленные мощи блаженного Якова… А ты, Москва, чем можешь погордиться?

      Бояре молчали. Но тут всех ободрило и даже насмешило сообщение дьяка Посольского и Разрядного приказов Андрея Яковлевича Щелканова.

      Князь Василий Иванович смотрел на знаменитого Щелканова во все глаза, хотя не смотреть надо было, а слушать. Сбежал из Польши король! Во Франции скончался его царствующий брат Карл IX, и Генрих Анжуйский Валуа*, всего год тому назад избранный королем Польским и пробывший на престоле пять месяцев без недели, тайно покинул Краков и примчался в Париж, вызванный туда своей матерью – Екатериной Медичи. Матушка добывала сыну польскую корону, а теперь не желала упустить корону Франции.

      – Когда, говоришь, король Генрих бежал?

      – Восемнадцатого июня, великий государь.

      – А когда мы отправили в Краков Ельчанинова за опасной грамотой для наших послов, которые должны ехать поздравлять Генриха Валуа с восшествием на польский престол? – Иван Васильевич говорил эту долгую фразу размеренным голосом, но глаза его так и сверкали смехом.

      – Да ведь восемнадцатого! – вспомнил, изумясь, Щелканов.

      – Ельчанинову-то придется ждать короля, ведь ему наказано с панами Рады не говорить: государь ссылается с государем, а бояре с боярами.

      – Боюсь, долго придется ждать Ельчанинову, – покачал головой Щелканов.

      – Подождет. Мы, русские, терпеливые. – И вдруг царя ударило гневом, как молнией. – Вот она польская гордыня! Выбирали себе государя из многих государей, да закопались. Эрцгерцог австрийский Эрнест им нехорош, по нелюбви польской, знать, к австрийскому царственному дому. Иоанн, король шведов, был им плох – инаковерец. Правду сказать, сразу по смерти Сигизмунда-Августа благородные паны прискакали просить на престол нашего сына Федора. Но ведь мудрецы! Федору корона без наследования, а им отдай навсегда – Смоленск, Полоцк, Усвят, Озерище да в приданое Федору тоже надо было дать десять городов с волостями. Я им тогда сказал: наш сын не девка, чтоб за ним приданое давать… Они и меня звали, и я согласие дал, ничего не обещая…

      – Зато французы распинались с пеной у рта, – напомнил Щелканов. – Король Генрих флот полякам заведет, чем воспрепятствует нарвской торговле. В Краковскую академию пригласит множество ученых, отправит на свой счет сто шляхтичей в Париж для занятия науками, наберет отряд гасконских стрелков… А приехал в Вавель без гроша. Сначала все балы давал, но очень скоро во дворце на обед подать было нечего.

      – Так что же поляки думают теперь делать?

      – Решено не объявлять