Одинокий голос. Елена Крюкова

прошла,

      Где семь сапог ты износила,

      И зеркало из-за угла

      Тебя гигантски отразило.

      Твое величие стоит

      Перед тобою – в старом платье.

      Из-за спины твоей софит

      Сверкает белою печатью.

      По-детски узенькая кисть,

      Но руки венами набухли,

      Как будто прачкою – всю жизнь,

      Как будто целый век – на кухне.

      Ученикам твоим заплыв

      Самостоятельный не вреден.

      И грезишь ты, глаза закрыв,

      Пока каморка лифта едет.

      И в классе гулком, будто храм,

      Когда нажмешь на все педали,

      Ты раздаешь ученикам

      Кусками – горькие печали.

      ***

      Всегда горчит познанья мед.

      Через войну, через разруху

      Бил твой рояль, как пулемет,

      По тьмой залепленному слуху.

      А кто-то жадно жил тобой!

      А кто-то крал твои афиши!

      Звенела музыка трубой,

      Гнездилась ласточкой под крышей.

      А дом? Да не было его.

      Кариатидами стояли…

      А затевали торжество —

      Звенели чашки на рояле.

      Твоя семья плыла теперь

      Консерваторским коридором.

      И тихо пела в классе дверь,

      И половицы пели хором.

      И ты входила, вся в огне,

      С огнями звезд и снега слита,

      И все студенты, как во сне,

      Шептали имя: Маргарита.

      И так рождала ты тепло

      Любви – за стареньким «Бехштейном»,

      Что снег хотел пробить стекло

      И стать твоим платочком шейным.

      ***

      Консерватория, мой друг,

      Ты – лабиринты Минотавра.

      Здесь светел контрабаса круг

      И плачут нищие литавры.

      Здесь влито сердце целиком

      В сосуд, где музыка полощет.

      А окна смотрят прямиком

      На белую от снега площадь.

      Но все равно – она красна.

      Здесь красный звон звенел когда-то

      И кров лилась красней вина

      Под гул багряного набата.

      И красный бархат пышных лож

      Бледнел пред пылкими щеками

      Рабочих в переплетах кож,

      Солдат с пустыми рукавами.

      Большой консерваторский зал

      Уроки музыки давал им.

      И верила Москва слезам,

      Когда сюда валили валом!

      А на четвертом этаже

      Гудел орган пчелиным ульем,

      И снега детское драже

      Летело в форточку на стулья.

      Отсюда видно лучше всех

      В окно, раскрытое со стоном,

      Звезду, что ляжет в белый мех

      Парадным маршальским погоном.

      Ее рубиновая боль

      Прошла под сердцем, будто пуля.

      А снег на рану сыплет соль,

      Слетает, колотя вслепую.

      И всеми музыками дня

      Не заглушить ночного боя,

      Когда звезда летит в меня

      Пятиконечною рукою,

      И, подчиняясь до конца

      Лучистой славе дирижера,

      Я