Какой ужас! Повесть. Василий Варга

оставила свою подругу Стелу далеко позади. Входящие в моду современные танцы требовали самостоятельности: каждый танцевал самостоятельно хоть и попарно, а Зоя любила старые танцы, особенно медленные, когда можно прижаться друг к другу, да еще запретным местом коснуться мужского достоинства, спрятанного не менее тщательно.

      Женихов у Зои оказалось много, но она выбрала себе самого симпатичного, чуть выше ростом, он, правда оказался изрядно бухой, но с кем не бывает.

      На вопрос, как ее зовут, Зоя охотно ответила и не соврала, назвала свое настоящее имя.

      – Зоя Никандровна, прошу любить и жаловать, – сказала Зоя, награждая кавалера роскошной улыбкой.

      – Любить буду и жаловать не стану, не дам спать с вечера до утра. Ты, ласточка, так хороша, что я просто… не знаю, что делать. Если бы не эти все дебилы…, вернее, если бы были вдвоем, я тут же бы доказал, на что способен. Ты, ласточка, не томи. Пообещай, что это вскоре случится, а?

      И Костя тут же чмокнул ее в щеку.

      Это было так приятно, Зоя стала еще симпатичнее: щеки порозовели, глаза сперва закатились, будто все уже происходило, а потом открылись, полоснули Костю, а потом засверкали, аки южные звезды в тихую волшебную ночь самой природой предназначенной для любви. И, несмотря на это, она сказала:

      – Костя, мне показалось, что ты порядочный парень, а ты просто бабник. Да знаешь ли ты, кто перед тобой?

      – Кто ты, ласточка? кто передо мной? не томи душу.

      – Единственная дочка генерала и студентка университета. Прощай, бабник.

      – Зоя, но… не предавай значения, все, что я сказал, не более, чем шутка. Надеюсь, ты любишь шутить.

      – Ха, еще как, – произнесла Зоя, прогибаясь назад, чтобы почувствовать, что у Коли что—то там есть и уже шевелится. Но Костя крепко назюзюкался, а когда он переходил норму, его мужское достоинство погружалось в беспробудную спячку и даже сама царица Тамара, не смогла бы разбудить.

      И, тем не менее, молодые симпатичные люди не расставались: Костя не отпускал от себя Зою, а Зоя не отпускала от себя Костю. Костя оказался просто молодцом: он выдержал тяжелое испытание – проводил Зою до поселка Фрунзы на том же проклятом восьмом трамвае и вернулся в общежитие в три ночи. Он проспал до обеда, пропустил важные лекции, а вечером в 18 часов встретил Зою у памятника вождю мирового пролетариата.

      Идти особенно было некуда, поэтому он повел Зою в парк подальше от садовых скамеек, где чудом остались дикие заросли. И там, вдали от всего грохочущего, бурлящего мира впился ей в губы, а когда Зоя ответила на затяжной поцелуй, и при этом у нее из груди вырвался вздох, запустил руку в то место, откуда растут ножки.

      – Дорогой, возлюбленный мой, ты не представляешь, чем я жертвую.

      Костя понял, что Зоя отныне его и тут же приступил к окончательной атаке. Но штык оказался… гибким, неспособным проникнуть в узкую щель.

      Зоя простила, она понимала, что это… все бывает. Произошло замыкание, и ничего не сказала.

      8

      К огорчению