Первобытные. Елена Крюкова

заструилась мгла,

      Как в инее седые волчьи спины,

      И волки разбежались, и меж звезд,

      Меж красных копий, меж кровавых лезвий

      Она, Она стояла в полный рост —

      Она, Лисица, в черном поднебесьи!

      В зените косы рыжие вились,

      Взлетали, гасли огненные пряди,

      Пылали щеки и горела жизнь —

      Костром пещерным в негасимом взгляде!

      Искрили плечи. Брызгали огнем

      Сосцы! Так в запредельной Чаше Неба

      Стояло Солнце Женщины! И в нем

      Лучи смеялись и сшибались слепо!

      И я на красоту ее взирал,

      Не чуя под собой земли зальделой,

      Я оживал и снова умирал,

      Следя полет сверкающего тела!

      А ноги коченели… Я хриплю,

      Я лед грызу волчиными зубами…

      Во Тьму схожу…

      Но и во Тьме – люблю

      Твое, Анеле, золотое пламя…

      От жертвенного камня я уполз

      Недалеко: найдут – через биенье

      Отчаянного сердца… через слез

      В мороз – неугасимое струенье…

      По певческому выдоху найдут!..

      По волчьему – скулеж щенячий!.. – вдоху…

      Оббитым остро топором – убьют…

      А я гляжу на звездные сполохи,

      А я гляжу на пламень синих стрел,

      На наконечники багряных копий,

      На рыжих кос костер, что полетел

      Через лога, туманы, бури, топи,

      Танцуя, пригибаясь на ветру!..

      И, лежа в смертной снеговой постели,

      Горбун, червяк, – я больше не умру,

      Коль вы поцеловать меня хотели,

      Небесные лучи…

      …

      – Молчи, слизняк.

      – Поймали. Заяц!.. уши вскинь во страхе…

      – Распнем его на Алтаре Бродяг —

      На Каменной Трехлапой Черепахе.

***

      …А бороться невозможно. Все равно, что бороться с Ураганом, налетающим с отрогов Белых Гор. Люди – это ураганы, это смерчи, люди исполняют чужую волю. Горбун, подчинись! Руки и ноги твои тащат, тянут в разные стороны. Рвут волосы с твоей головы.

      Ты видишь Черепаху. Вот она, близко. Вот она совсем рядом. Тебя кладут на нее. Ты спиною, горбом ощущаешь скользкий черный камень.

      – Отпустите его! Отпустите!

      Оскал раскатистого смеха, ощеренные желтые клыки, вместо пальцев – когти, вместо языков – хвосты змей. Люди ли вы?!

      – Оставьте! Помилуйте! Пустите его! – кричу я.

      А мне в ухо – хрипы, харканье, хохот, холод лютый:

      – Ты что, жена его?.. Поцеловать его забыла!.. Он тебя с собою во Тьму взял бы, да мы не дадим!.. Другие лекари в Племени есть!.. Другие лекари найдутся!.. Ты что, на Черепаху захотела?!

      Локти мои тонут в сугробе. Колени изранены настом.

      Я успеваю прижаться щекой и губами к его щиколотке, к его ступне, и волосы мои скользят по его ногам красным огнем, грязный снег возжигая.

      Первое распятие

      Рубила вонзаются в скулы.

      Зазубрины метят мне лоб.

      Я слышу подземные гулы.

      Я