Грани выбора. Сила характера против силы обстоятельств. Николай Борисов-Линда

не после-

      довало.

      Офицер бросил автомат на Никиту, посмотрел на его безжизненное, окровавленное, разбитое пулями лицо, уже окруженное мухами, и, пнув босую ногу, пошёл к солдатам.

      Солнце будто этого и ждало: качнулось и закатилось за гору, и ночь стремительно опустилась на землю, пытаясь спрятать следы содеянного.

      Глубокой ночью в деревне, у крайнего сарая ещё дымящегося дома мелькнули две тени. Они двигались осторожно. Пересекли дорогу, зашли со стороны поля и крадучись приблизились к Никите. Одна из теней тихо заголосила, другая в метре от него начала рыть яму.

      Работа оказалась не из легких. Поле, года три не паханное, не хотело принимать в себя лопату. Оно уже давно вместо хлеба родило сорняк и засеяно было минами. Но женщины, привычные к тяжелому труду, заменяя друг дружку, копая по переменке, осилили поле.

      Работали молча. Когда яма была готова, они бережно подтащили Никиту к ней. И одна из них, старшая, запричитала, крестясь, простирая руки к небу.

      – П-ии-ти… пи-и-ть, – пробулькало, прохрипело.

      Женщины засуетились.

      – Тихо, син, тихо, – старшая припала к Никитиной груди. —Сада, сада, син.

      Они расстелили мешковину, в которой собирались его хоронить, затащили на неё Никиту и поволокли, продираясь через бурьян. У дороги остановились, одна вернулась, пошарила на том месте, где лежал Никита, нашла автомат, бросила его в яму и, сталкивая землю руками, закопала.

      Лишь только под утро добрались до сарая.

      А утро было солнечным, безветренным. По дороге, фырча и лязгая, шла хорватская армия, в безоблачном небе с рёвом проносились американские самолёты. Сербские женщины исподлобья глядели на солдат. За настороженностью скрывались тайна и надежда. Там, в сарае, обмытый настоями из трав и перевязанный, метался в бреду русский воин, невесть как попавший в их землю. Воин со странным именем «Сатрап». А если есть один русский, то есть и другие. Значит, они сербов, братьев своих, не оставят в беде и рано или поздно придут на помощь. Так было не раз.

      Это так же верно, думали женщины, как и то, что сами они ни за что не дадут ему умереть.

      маме.

      Был он крепким карапузом четырех лет. Пухлые щёки делали его похожим на хомячка. Взлохмаченные волосы соломенного цвета смотрелись маленькой копнушкой соломы и непроизвольно вызывали улыбку.

      На улице была весна. Буйно ошеломляющая пора, когда снега растаяли, сбежали бурными потоками и ручейками, когда земля обсохла, обдав влажным дыханием небо, и теперь млела под сверкающим солнцем, тепло которого побуждало живое просыпаться и расти, расти, наливаться силой, свежестью, сочной упругостью.

      Малышу не сиделось дома. Он не понимал, отчего у него в груди словно что-то шевелится, перекатываясь веселостью, шаловливой таинственностью чего-то неизведанного, загадочного.

      БРАТАН

      Поезд опаздывал. Наверстывая время, вагоны будто летели сквозь грозовую июльскую ночь, неистово