Семнадцать мгновений весны. Юлиан Семенов

Я даже не слышала его голоса.

      Она вдруг забеспокоилась из-за того, что ни разу не слышала голоса сына.

      – Они должны часто кричать? – спросила она. – Вы не знаете?

      – Мои орали ужасно, – ответил мужчина, – у меня лопались перепонки от их воплей. Но мои рождались худенькими, а ваш – богатырь. А богатыри все молчуны… фрау Кин, простите, если вы еще не очень устали, я бы хотел спросить вас: на какую сумму было застраховано ваше имущество?

      – Я не знаю… Этим занимался муж…

      – И в каком отделении вы застрахованы – тоже, видимо, не помните?

      – Кажется, на Кудам.

      – Ага, это двадцать седьмое отделение. Уже значительно проще навести справки…

      Человек записал все это в свою потрепанную книжечку; снова откашлявшись, склонился к лицу Кэт и совсем тихо сказал:

      – А вот плакать и волноваться молодой маме нельзя никак. Поверьте отцу троих детей. Это все немедленно скажется на животике маленького, и вы услышите его бас. Вы не имеете права думать только о себе, это время теперь для вас кончилось раз и навсегда. Сейчас вы должны прежде всего думать о вашем карапузике…

      – Я не буду, – шепнула Кэт и притронулась ледяными пальцами к его теплой, влажной руке, – спасибо вам…

      – Где ваши родные? Наша компания поможет им приехать к вам. Мы оплачиваем проезд и предоставляем жилье. Конечно, вы понимаете, что гостиницы частью разбиты, а частью отданы военным. Но у нас есть частные комнаты. Ваши родные не будут на нас в обиде. Куда следует написать?

      – Мои родные остались в Кенигсберге, – ответила Кэт, – я не знаю, что с ними.

      – А родственники мужа? Кому сообщить о несчастье?

      – Его родственники живут в Швеции. Но им писать неудобно: дядя мужа – большой друг Германии, и нас просили не писать ему… Мы посылали письма с оказией или через посольство.

      – Вы не помните адрес?

      В это время заплакал мальчик.

      – Простите, – сказала Кэт, – я покормлю его, а после скажу вам адрес.

      – Не смею мешать, – сказал человек и вышел из палаты.

      Кэт посмотрела ему вслед и медленно сглотнула тяжелый комок в горле. Голова по-прежнему болела, но тошноты она не чувствовала. Она не успела по-настоящему продумать вопросы, которые ей только что задавали, потому что малыш начал сосать, и все тревожное, но чаще всего далекое-далекое, чужое – ушло. Остался только мальчик, который жадно сосал грудь и быстро шевелил ручками: она распеленала его и смотрела, какой он большой, красный, весь словно перевязанный ниточками.

      Потом она вдруг вспомнила, что еще вчера лежала в большой палате, где было много женщин, и им всем приносили детей в одно и то же время, и в палате стоял писк, который она воспринимала откуда-то издалека.

      «Почему я одна здесь? – вдруг подумала Кэт. – Где я?»

      Человек пришел через полчаса. Он долго любовался спящим мальчиком, а потом достал из папки фотографии, разложил их на коленях и спросил:

      – Пока я буду