Леший. Леонид Кириллович Иванов

новенькой поползли слухи, что, не ровён час, колдовскими чарами Настёна владеет, иначе как бы смогла захомутать такого справного парня, который вообще на баб внимания не обращал за все годы, как с фронта вернулся.

      И не только девки сохли по завидному работящему жениху. И опытные в делах соблазнения, изголодавшиеся по мужику вдовушки подкатывали, и подговорённые опытные свахи с ним издалека разговор на тему женитьбы не раз заводили, а всё без толку. И тут нате вам, невесть откуда взялась краля и захомутала. Да ладно бы разбитная была да развесёлая, а то скромница, какой свет не видывал, слова сказать по-людски не может. Всё молчком да молчком.

      И невдомёк деревенским было, что и у Аника с гостьей не ладится. Чурается она его, и что спят порознь, хоть в баню и вместе ходят. Но баня-то в деревне, известно, не для плотских утех. Издавна повелось, что и соседи семьями вместе парятся. Эка невидаль!

      Но Анемподист с каждой субботой, когда все деревенские бани топят, стал отмечать, что тело Найдёны наливается соком, что становится она всё справнее и справнее. И кости уже мясцом обросли, и грудки округлились. Одним словом, уже не на подростка стала похожа, какой он её из лесу принёс, а на вполне оформившуюся молодку.

      И вот снова банный день по всем деревням. Аник опять гостью как следует попарил берёзовым веником с добавленными в него можжевеловыми ветками от нечистой силы, спинку лыковой мочалкой натёр, ополоснул и, отсылая в предбанник, шлепнул по округлившейся попке, потом сам как следует напарился с охами да кряхтеньем, холодной водой окатился, на лавке полежал, ещё веничком побаловался, помылся и, как заново народившийся, домой пошёл. А там уже самовар на столе шумит, и Настёна, раскрасневшаяся от бани, у стола сидит, подбородком на ручки оперлась, хозяина ждёт.

      – Ой, как хорошо-то! – оторопел Аник, потому что обычно после бани гостья сразу же укладывалась в постель и задёргивала занавеску.

      Настёна взяла чашки, сняла с конфорки заварник с запаренными листьями чёрной смородины и мяты и стала наливать чай.

      Анемподист отлил из чашки в блюдечко, подул на него и с присвистом, смакуя, начал глотать обжигающий напиток. Выпил первую чашку, подвинул Настёне. Та молча наполнила и подала обратно.

      – Дак ты это, чё всё молчишь-то? С коровой разговариваешь, а со мной молчишь.

      – Боюсь я тебя…

      – Вот те на! – встрепенулся Леший. – Это за што ты меня боисси-то?

      – Не знаю… Сила в тебе какая-то непонятная… Страшно мне… – еле слышно ответила Настёна и опустила взор, разглядывая чашку.

      – Не-е-ет, в лесу одной не страшно было, а со мной ей страшно, – недоумённо, будто сам с собой, заговорил Анемподист. – Я тебя што, обидел чем? Напугал? Слово нехорошее хоть раз сказал?

      – Не-ет, просто ты такой сильный, что мне с тобой рядом страшно.

      – Дак чем же это я тебе так страшен-то?

      – Не знаю… Духом своим сильным… ты же не боишься ничего, и мне от этого страшно делается.

      – Ладно, ты