Великий пост. Произведения русских писателей. Отсутствует

кокетливо. Она в чистом ситцевом платье и коротеньком пальто. Две другие. Господи Боже мой! В целую мою жизнь (а со дня моего рождения, 4 февраля, минуло три десятилетия давности) я не видал ничего гаже и отвратительнее. И неужели это публичные женщины! Стары, безобразны, ощипанны, в платьях грязных, как сама грязь… однако это действительно женщины, практикующие без известных билетов и за то подвергнутые аресту.

      – Мальчик! Зачем здесь мальчик? – спросил г. Л.

      – Не могу знать, аше скобородие.

      – За что ты, мой милый?

      – Бумагу сгубил.

      – Какую бумагу?

      – Свою – пашпорт, – пояснил мальчик.

      – Откуда ты?

      – Господской.

      – Бродяжил, верно?

      – Я не бродяжил, а бумагу сгубил.

      – Ну иди, мой друг, в другую комнату.

      Мальчик взял с нар хлеб и пошел, а за ним пошел и ундер. Мы тоже вышли из этой комнаты, в которой какой-то совершенно особый воздух, удушающий и в то же время подымающий рвоту. Вообще слышен запах гадкой помады, пота и проч. В последней комнате четыре человека: один возвращенный из тюрьмы и следующий к водворению на жительство; двое других, очень бойкие и очень неприятные фигуры в мещанских сюртуках «по оговору в воровстве», и торговец, подозреваемый в подделке какого-то векселя в 300 руб. Лицо очень убитое, глаза заплаканные; щеки его судорожно подергивало.

      – Что, друг мой? Не плачь. Бог даст, выйдешь, – сказал ему г. Л.

      – Как, ваше высокоблагородие, не плакать! Жена, маленькие ребятки, праздник такой… что они, горькие, делают теперь? Господи ты, Боже мой! – и он заплакал еще отчаяннее.

      – Где его дело? – спросил г. Л. квартального.

      – За надворным судом-с, – отвечал тот.

      – Вот видишь. Что я могу сделать?

      – Хоть бы перевели в тюрьму, – продолжал, всхлипывая, арестант.

      – Отправьте его, пожалуйста, в тюрьму.

      – Слушаю-с.

      – Покорнейше благодарю, – и арестант бросился ловить руку г. Л.

      «Странное дело, – подумал я, – чего он так радуется?»

      – А вот увидите тюрьму, так поймете, отчего ее предпочитают арестантским при части.

      Взошли во второй этаж. Здесь общих камер нет, а все одиночки. Маленькие комнаты с узеньким окном под потолком, а в дверях решеточка. Коридор, освещенный окнами с концов, светел и широк, двери только с одной стороны, а другая стена капитальная. В первой комнате никого нет; во второй какой-то мещанин «по оговору воровства». Лицо ничего не выражающее и ни о чем не просит. В третьей комнате здоровый русый парень с дерзким лицом.

      – За что содержишься?

      Молчание.

      – За что он?

      Квартальный, поглядывая поспешливо на арестанта, назвал его преступление.

      Странное и отвратительное дело.

      – А кто же другой участник?

      – Художник тут, сейчас увидим.

      – Я его оговорил напрасно, – сказал арестант.

      – Зачем же оговорил?

      – Так,