Обитель Апельсинового Дерева. Саманта Шеннон

взмолился он, – дай мне не обмочиться перед концом».

      Под доспехами солдаты носили красное. Их командир – приглядный собой и ретивый служака – не называл своего имени обитателям Орисимы. Он был на голову выше Никлайса и всегда носил полный доспех.

      Спешившись, он зашагал к дому, где жил Никлайс. Начальника окружали часовые, не снимавшие рук с рукоятей мечей.

      – Рооз! – Кулак в латной перчатке ударил в дверь. – Рооз, открывай, или я ее выломаю!

      – Не нужно ничего ломать, достойный, – окликнул его Муст. – Ученый доктор Рооз здесь.

      Тот развернулся на каблуках и, сверкнув темными глазами, направился к ним:

      – Рооз.

      Никлайс и хотел бы верить, что никто никогда не обращался к нему так пренебрежительно, но это была ложь.

      – Можешь звать меня хотя бы и Никлайсом, достойный старший распорядитель, – заговорил он, с трудом натянув на лицо улыбку. – Мы так давно знако…

      – Помолчи, – отрезал чиновник. Никлайс захлопнул рот. – Мои часовые нашли причальные ворота открытыми. Рядом видели пиратский корабль. Если кто-то из вас укрывает нарушителей границы или контрабандный товар, признайтесь сразу, и да смилуется над вами дракон.

      Паная с Мустом молчали. В душе Никлайса вспыхнула короткая, но яростная битва. В его доме Сульярду негде было спрятаться. Не лучше ли объявить о нем самому?

      Решиться он не успел, потому что распорядитель дал знак часовым:

      – Обыскать дома.

      Никлайс перестал дышать.

      На Сейки водилась птица, кричавшая, как начинающий плакать младенец. Для Никлайса она стала мучительным символом всей его орисимской жизни. Писк, так и не переходящий в плач. Ожидание удара, который все медлит. Пока часовые обшаривали дома, эта несчастная птица раскричалась, и, кроме нее, Никлайс ничего не слышал.

      Часовые вышли наружу с пустыми руками.

      – Здесь никого, – крикнул один.

      Все силы Никлайса ушли на то, чтобы не дать подогнуться коленям. Старший распорядитель долго смотрел на него с непроницаемым лицом, затем отошел на соседнюю улицу.

      А птица все кричала: ик-ик-ик…

      4

      Запад

      Где-то в Аскалонском дворце черные стрелки на циферблате молочного стекла подползали к полудню.

      Зал собраний, где ждали ментцев, был полон: так происходило, когда в Инис являлись иноземные посланники. Распахнутые окна впускали внутрь пахнущий цветочным нектаром ветерок. Но разогнать духоту он был не в силах. Лбы блестели от пота, всюду колыхались перья вееров, и казалось, зал полон порхающих птиц. Эда стояла в толпе с другими личными камеристками, слева от Маргрет Исток. По другую сторону ковра собрались фрейлины. Трюд утт Зидюр поправляла ожерелье. Эда никак не могла понять, отчего бы жителям Запада не отказаться летом от многослойной одежды.

      По гулкому залу прошел ропот. Сабран Девятая озирала подданных с высоты своего мраморного трона.

      Королева Иниса была копией своей матери, и ее матери, и долгих поколений предков.