Дом северной стороны. Татьяна Борисова

была не такой, как другие мамы. Улыбалась всегда, волосы носила короткие, почти ежиком, а её кофты и штаны-шаровары были похожи на большие шатры: рыжие, синие, ярко-красные, свободные и легкие. Дома у нас пахло кофе, который мама пила литрами, а в детском саду, да и в приюте пахло прогорклой кашей и несвежими детскими колготками. Когда мы с отцом блуждали по обшарпанным зеленым коридорам, за нами по пятам ходила гурьба щербатых парней года на два старше меня.

      Отец подмигивал:

      – Друзьями твоими будут.

      Но когда тот зашел в кабинет директора, а я остался один, они окружили меня, стали пихать и тыкать своими грязными руками в живот. Я не выдержал. Размахнулся и втемяшил одного из них прямо в стену. Тот в долгу не остался. Стащил с моего носа очки, кинул их на пол и тут же раздавил. Я растерялся. Без очков все, что дальше моего носа, в глазах расплывалось. Меня тем временем раскрутили посильнее, чтобы удар об стену был покрепче и, дружно хихикая, убежали. Когда я вломился в стену, отец услышал удар и тут же выскочил в коридор:

      – Борь, ты чего?

      – Подрался, – пробурчал я, вытирая кровь с нижней губы. – Но они первые начали!

      Директор – седая, сухая старуха с деловитым взглядом, закричала:

      – Этого не может быть! Мальчик врет! Отец тоже не поверил:

      – Ты все время первый на рожон лезешь. Очки ты испортил, чтобы я тебя здесь не оставлял? Но после такого, уж поверь, я тебя точно сюда определю. Ты все готов сломать, спалить и разрушить!

      Когда пришли домой, тетя Лена горячилась. Она-то думала, что в детском доме отец меня сразу оставит. Но дело затянулось. В это время в нашу историю вмешалась бабуля. Её звали Маша. Она жила в деревне Князевке у потухшего вулкана Маякан на самом краю земли, или, как говорил отец, у черта на рогах. Когда бабуля узнала, что меня хотят сдать в детский дом, купила билет до Москвы и приехала. До этого я с ней не был знаком, но много о ней слышал. Мама говорила, что бабушка была знатной ведьмой. Многие в деревне её боялись. Отец видел бабулю один раз.

      – Захожу я, значит, в дом, – рассказывал он, – ба! Сидит, ногти пилит. Носила их длиннющими, – он скрючивал свои пальцы, – волосы до пят, седые. Зубы как клыки. Улыбнется так, что аж ноги начинают трястись. Не женщина – ведьма. А уж дома-то у нее по всем стенам какие-то травы развешаны, снадобья. Там не то что жить, там пару минут побыть страшно.

      Когда бабушка Маша оказалась на пороге нашего дома, я был в ужасе. Лицо её было похоже на сморщенное яблоко, а руки – на грабли. Бабуля смахивала на старую каргу.

      – Собирайся, – резко и жестко сказала она мне. – Мой внук не сирота. По приютам нечего шататься.

      Отец с радостью согласился меня отдать. Тетя Лена поджала губы:

      – Это у вас свой дом в деревне есть?

      Бабушка Маша ответила резко, прищурив глаза:

      – Есть, да не про твою честь. Дом Борису я уже отписала.

      Вещи мне пришлось собирать быстро. Бабуля стояла над душой. Но уезжать не хотелось.

      Я тогда даже пацанами во дворе не успел