По волнам памяти. Валерий Николаевич Ковалев

подождем,– сплевывает на землю шелуху Сашка. Он самый старший из нас и умный. Умеет читать, а еще шевелить ушами.

      Деда, которого мы ждем, зовут Передрей. У него нету одной ноги – вместо нее деревяшка.

      В полдень, когда далеко в степи гудят шахты, на нашей улице появляется, пароконная повозка с бочкой. На ней дед доставляет на конный двор, что на зеленом бугре за поселком, воду.

      Наконец со стороны железнодорожного переезда доносится дробный цокот копыт, а потом с асфальта на улицу въезжает знакомая повозка.

      На грунтовке она замедляет ход, лошади кивают головами, а сидящий на облучке Передрей в казачьем картузе, лениво потряхивает вожжами.

      – Здравствуйте, дедушка! – бодро орем мы, когда повозка с мокрой бочкой оказывается напротив.

      – И вам не хворать,– доносится в ответ. – Но! – чмокает он губами.

      Лошади чаще переступают ногами, колеса катятся быстрее.

      – Давай, – говорит мне Сашка.

      Оставив подсолнух, я вскакиваю с лавочки, догоняю пылящую впереди бочку и боком вскакиваю на торчащую сзади короткую трубу, уцепившись руками за борт.

      Повозка, все убыстряясь, подскакивает на ухабах, у меня дробно клацают зубы, – ура! Еду!

      Когда улица заканчивается, и лошади принимают чуть право, в сторону бугра с конюшней, я незаметно соскакиваю и мелькаю пятками назад, к приятелям.

      – Ну как? – интересуется Сашка. – Дед кнута не дал?

      – Не, – отвечаю я. – Он ничего не заметил.

      – Завтра моя очередь, – напоминает Вовка.

      – Твоя-твоя, – переглядываемся мы с Сашкой и смеемся.

      Дело в том, что в прошлый раз повозку сильно тряхнуло на кочке, и Вовка свалился с трубы прямо в коровью лепешку.

      Чуть позже мы решаем полакомиться шелковицей, в тени которой сидим.

      Она высокая, с раскидистой густой кроной, в которой довольно чирикают воробьи.

      Сашка первым встает с лавки, подпрыгивает и карабкается по развилке вверх. Я лезу за ним, а вот у Вовки не получается.

      – И я хочу,– ноет он, видя, как мы исчезаем в зеленой листве.

      – Будет и тебе,– отвечаю я, следуя за Сашкой.

      Потом мы размещаемся на облюбованных местах, и, придерживаясь одной рукой за ветки, рвем и едим черные сладкие ягоды.

      – Вкусно, чавкает набитым ртом Сашка.

      – Ага, – отвечаю я липкими губами, по которым течет сок. – Как сахар.

      – Мне! Бросьте мне! – нудно голосит с земли Вовка.

      – Не ори, дурак! Щас. – отвечаем мы и начинам трясти дерево.

      – Шу-шу-шу, – падают самые спелые шелковицы, Вовка под деревом замолкает.

      Через полчаса мы спускаемся на землю и, тыча пальцами друг в друга, хохочем.

      Рожи у всех фиолетовые, а у Вовки такой же даже живот. Умора!

      – Надо умыться, а то родители заругают, – говорит Сашка.

      После этого мы все направляемся к колонке, что под двумя старыми вербами, посередине улицы. Колонка высотой с меня и с длинной блестящей ручкой позади, на которую нужно повиснуть, чтобы пошла вода. Сначала теплая, а потом холодная.

      Ополоснув липкие