Город Последний. Савелий Лукошкин

худой старик, почти лысый, но с длинной пегой бородой. Вокруг рта она была темнее и казалась влажной. Чуть дальше, в тёмной глубине комнаты, стояла женщина в ярко-красном платье.

      Отсмеявшись, старик наклонился к Мику. Глаза у него были круглые и не блестели – просто чёрные шарики в ямках морщинистой кожи.

      Мик отвернулся, старик рукой в перчатке повернул его за подбородок к себе. Тогда Мик зажмурился. Это не было трусостью – это был как раз бой и сопротивление.

      – Ну что? – услышал он женский голос.

      Старик не отвечал.

      В темноте зашелестело платье. Мик открыл глаза. Женщина стояла рядом, наклонившись прямо к его лицу. Она была красива и казалась совсем живой – не то что старик. Мик чувствовал тепло её дыхания.

      – Привет, – весело сказала она, жадно заглядывая ему в глаза. Мик хотел отвернуться и от неё, но не смог. И глаза закрыть не получилось. А она всё смотрела, смотрела так, как другие едят – жадно, быстро, чавкая и захлебываясь, проглатывая целиком. Мик ясно чувствовал, как слабеет и исчезает под её прожорливым взглядом.

      Наконец она отвернулась.

      Сказала старику:

      – То, что надо.

      Таким голосом, что Мик почти ждал, как она сытно отрыгнет.

      Старик опять не ответил. Повернувшись спиной, он пошёл к лестнице. Женщина – за ним.

      Не оборачиваясь, махнула рукой. Мика потащили следом.

      Только сейчас он обратил внимание на своих конвоиров. Его держали двое ничем не примечательных мужчин – оба коротко стриженые, в бедной простой одежде. Лица были так скучны, что в полутёмной комнате казались одинаковыми.

      – Куда меня ведут? – шёпотом спросил Мик.

      Они, кажется, даже не услышали.

      – Отдайте мои вещи! – попытавшись упереться, отчаянно крикнул Мик. Но ни старик, ни женщина даже не обернулись. А конвоиры просто подхватили его под руки и понесли.

      Зелёная Девочка оставалась там, в страшной комнатке с кровавым тряпьём.

      Прямо к дверям дома пригнали грузовой фургон. Мика забросили внутрь, затем залезли мужчины и уселись у дверей, на грязный пол. Женщина в красном, улыбаясь, закрыла створки. Наступила абсолютная темнота.

      Лязгнула передняя дверь, захрипел старенький мотор, и они поехали.

      В фургоне было так жарко и душно, что чёрный воздух приходилось с усилием захватывать ртом. И ещё сильно трясло, а ухватиться было не за что.

      Конвоиры как будто исчезли. В фургоне совершенно ничего не было видно, а они не издавали ни звука. Мик слышал гуденье клаксонов на улицах, приглушенные голоса гуляющих людей, лай собак… А конвоиры даже не дышали. И не ругались, когда фургон потряхивало, и даже звука ударов – в тот момент, когда автомобиль подпрыгивал на какой-нибудь колдобине – с их стороны кузова не раздавалось.

      Мик подумал, что и сам сейчас растворится в бесконечной темноте. Потом створки фургона откроются – а внутри никого, только следы на пыльном полу. Или даже следов не будет.

      Когда фургон остановился на очередном перекрёстке, Мик вскочил