Клад. Алан Черчесов

эту муру! Можно подумать, что для истории время – не кровеносные жилы, не пульс, не костяк, не опора, а так – мишура, бутафория.

      – Хочешь со мной поругаться?

      – Хочу.

      – Тогда управляйся сама. Я тебе не помощник.

      – Высокомерная сволочь.

      Он снова вздохнул:

      – Хорошо. Если ты так настаиваешь…

      – Шел бы ты лесом, настаиваю, – передразнила она. – Тоже мне, Аристотель. Не смей меня трогать!

      Завозились, подрались немного. Почти не согрелись.

      Вынырнув из-под одеяла, муж положил подбородок жене на плечо и сказал:

      – Все-таки я тебя очень люблю.

      – А я тебя – нет. Ты трепло.

      – Просто не знаю, как лучше тебе объяснить.

      – А на пальцах нельзя?

      – Предлагаешь прибегнуть к метафоре?

      – Хоть к прозопопее!

      Он подумал, что время – давно не река. И не круговорот. Не спираль, не стрела, не прямая и уж никак не судия. Время – фикция всяческой функции.

      Затем вслух произнес:

      – Время – это то «быстро», то «медленно».

      Женщина хмыкнула:

      – Метафизировал чрезвычайно доходчиво.

      – Ладно, давай рассуждать философски. Возьмем, например, Большой взрыв…

      – Предположим, накрыли ладошкой и взяли. Что дальше?

      – Приплюсуем к нему многомиллионолетнее расширение пространства со скоростью света.

      – Приплюсовали. И что?

      – Какая же это история? Измеримая неизмеримость! Проницаемая мембрана между вечностью и бесконечностью. Космически-квантовый оксюморон. Абстрактно-конкретная относительность, осязаемая субъектом сквозь призму психофизических паттернов. Время – текучесть, летучесть, безумная скорость и беспрерывность случайностей, возведенных в бессчетную степень, равную сумме несметных галактик и посему когерентную нашему «медленно».

      – Красиво сказал – как соврал. Притворюсь, что усвоила. Теперь перейдем-ка к истории.

      – Если время – направленный хаос, то история – это сюжет. Прихотливая ломкая линия тайной идеи конечности.

      – Смертоносной идеи?

      – Идеи всегда смертоносны.

      – А как же идея бессмертия?

      – Рано ли, поздно, но жизнь на планете иссякнет, а с нею в ничто обратятся рожденные ею идеи, в том числе и бессмертные. Потому-то и хочется выяснить, ради чего ею нас одарили.

      – Жизнью? Ни ради чего.

      – Отсутствие умысла не означает отсутствие смысла.

      – Снова врешь, как поёшь.

      – Вспомни про тетю и восемь секунд. Зарезала мужа без умысла, что не помешало убийству обрести содержательный смысл.

      – Да соврала я про тетю!

      – Неважно.

      – Мы оба заврались.

      – Неважно.

      – И какой мне был прок от твоих пышнословий? Сейчас ты опять защищаешь вранье.

      – Знаешь, у нас в институте заведовал кафедрой некто профессор Пророков. Ага, вот такая фамилия. Я писал у него курсовую: «Защита истории от посягательств русских писателей». Правда, крутой заголовок? Претенциозный до грубиянства… Вдоль-поперек исчеркав мой трактат, вещий старец Пророков вынес премудрый вердикт: