Клад. Алан Черчесов

что мы отдаляемся? Тяготимся друг другом, потерянно маемся.

      – Глупости. Я тебя очень люблю.

      – И совсем не боишься?

      – Чего мне бояться?

      – Того, что предам, подведу.

      – За каким еще дьяволом?

      – Мало ли. Женская психика, регулы, приступ мигрени… Могу и сорваться.

      – Не можешь.

      – Это пока не могу.

      – Заруби на носу: ты сорваться не можешь!

      – Хочешь историю? Ты же историк.

      – Хочу.

      – У меня была тетя. Добрейшая женщина. Ради мужа пошла б на костер. Не пошла бы, а – прыгнула. В семье было трое детей. Жили все душа в душу. И вот однажды, шинкуя капусту, тетя поранила палец. Посмотрела, как капает кровь, и направилась в комнату. Дядя лежал на диване с газетой… Здесь я делаю паузу.

      – Погоди, ты на что намекаешь? Неужто пырнула?

      – Проткнула газету ножом. Там, в груди у него, и оставила. После чего воротилась на кухню, промыла порез, обработала перекисью и залепила пластырем, затем достала бутылку из морозильника, хлопнула стопочку водки и позвонила в «Скорую помощь». Но сперва были пластырь и стопочка… Признать подсудимую невменяемой на процессе, увы, не срослось. Тетя была абсолютно здорова и на вопросы «зачем» отвечала: «Если б знала зачем, то убила бы раньше». А потом оказалось, он ей изменял.

      – К чему ты мне это сейчас рассказала?

      – Да как-то вдруг вспомнилось. Мозг и те восемь секунд. Думаю, ей их хватило, чтобы пройти от стола до дивана и совершить преступление. Тот самый случай, когда побеждает чутье.

      – И что же учуяла ты?

      – Я – пока ничего. Ты мне верен?

      – А ты сомневаешься?

      – Вопрос номер два: можно ль быть верным кому-то, если неверен себе?

      – Быть верным кому-то – не фокус. Труднее быть верным себе… Где твоя тетя теперь?

      – Умерла.

      – За решеткой?

      – На так называемой воле. Вдруг поняла, что свободы в тюрьме было больше, и шагнула под поезд… Русская классика. Анна Каренина.

      – Просто проткнула газету и даже не посмотрела в лицо? Ни слова ему не сказала?

      – Ни слова. И не посмотрела. Слишком долго он вместо лица предъявлял ей газету.

      – Я в шоке.

      – Забей.

      – Ты меня огорошила.

      – Я тебе соврала.

      – Как так – соврала? На фига?

      – Спроси что полегче. Не знаю. Считай, неудачная шутка. Впрочем, если поверил, довольно удачная… А теперь, сделай милость, расслабься и постарайся заснуть. Я почти уже сплю.

      – У тебя на щеках блестят слезы.

      – Пусть себе. Мне не мешают.

      – А мне вот мешают.

      – Люк свой задрай! Задолбал.

      Битый час муж ворочался, жадно, свирепо зевал, потом горько вздохнул и покосился на женщину.

      – Холодрыга. Насквозь пробирает. Холодно спать и не спать тоже холодно. Никогда так мне не было холодно думать.

      – Тогда и не думай.

      – Может, обняться?

      – Во мне такой холод, что если к нему прислонится еще один холод, то станет вдвойне холодней.

      – Так не бывает!

      – У нас только так и бывает.