Дань псам. Том 2. Стивен Эриксон

вопрос, когда мы наконец встретимся.

      Даже несмотря на свою любовь к Нимандру, вернее, любовь к каждому из членов их жалкого отряда (само собой, за исключением Чика), Клещик не мог наблюдать те отчаянные надежды, которые каждый питал на окончание похода, без молчаливой усмешки. Они рассчитывают на безопасность – и, само собой, что их погладят по головке в знак благодарности за службу. Хотят, чтобы им объявили – ваши жертвы не напрасны, они осмысленны, это повод для гордости. И Клещик понимал, что он единственный из всех сможет разглядеть скрытое презрение в глазах Сына Тьмы, произносящего обязательные банальности, прежде чем отослать их по комнатушкам в дальнем крыле того дворца, где сейчас обитает.

      И что потом, дражайшие сородичи? Останется только бродить в полумраке по улицам, поскольку в присутствии других наша дружба постепенно начнет расползаться по швам, пока от нее не останутся лишь пыльные воспоминания, едва годные на то, чтобы изредка их призывать, раз в год собираться вместе в таверне с дырявой крышей, видеть, что с каждым сделало время – и напиваться, пересказывая друг дружке и без того знакомые до боли истории, но и те постепенно выцветут и утратят остроту.

      Десра лежит на спине, широко раскинув ноги, только оцепенение у нее внутри этим не пронзить, что она и сама, вероятно, понимает – но привычка есть привычка, пусть даже скрытая под маской. Ненанда каждое утро полирует оружие и доспехи – и мы видим, как он, позвякивая броней, бродит вокруг, охраняя одновременно все и ничего, а глаза его подернуты ржавчиной и патиной. Араната сидит в заросшем саду, уже десять лет как зачарованная единственным цветком в тени дерева; и разве мы не завидуем блаженству в ее опустелом взгляде? Кэдевисс? О, ей на долю выпадет вести летопись нашего отчаяния, нашего отвратительного падения. Единственным осмысленным – для нее самой, во всяком случае – занятием будет собирать нас на встречи в таверне, и как же она станет беззвучно нас проклинать за тупое отсутствие энтузиазма!

      А ты, Нимандр, что ожидает тебя? Однажды ночью у тебя откроются глаза. Мертвой, опустошительной ночью. Ты увидишь на своих руках кровь – кровь нашей дражайшей, нашей злобной Фейд. И кровь всех остальных, поскольку это тебя мы избрали в жертву, объявив своим вождем. Этой ночью, друг мой, ты поймешь, что все было напрасно, – и сведешь счеты с собственной жизнью. Башня, карниз, падение в темноту – бессмысленная рифма, от которой, однако, некуда деться.

      Себя в подобном будущем Клещик не видел. И полагал, что до конца похода ему не добраться. Да не слишком-то и хотелось. Пусть сцены из будущего рисует тот же хронист, что описывал прошлое. Одна и та же тема, которую он повторяет с одержимостью зрячего, пытающегося удержать слепцов от ложного шага.

      Уверен он был лишь в одном. Больше он никому не позволит воспользоваться своими добродетелями – теми немногими, что он в нынешнем своем расстроенном состоянии еще сохранил. Это – не деньги, и взвешивать их, обменивать на золото, драгоценности, имущество или власть