Прокурорские рассказы. Валерий Николаевич Ковалев

зеленеет новенький автозак, недавно полученный  взамен старого.

              Он выполнен на базе сто тридцатого ЗИЛА, с просторной кабиной и таким же,  с зарешеченными окошками кузовом.

              У машины стоит весьма колоритная группа: низенький плотный старшина, лет под пятьдесят и два здоровенных молодых сержанта.  Все в коротких черных бушлатах и шапках,  при «макаровых» в кобурах  и  с меланхолией, написанной на лицах.  Это конвой. Причем необычный.

              Старшина, по фамилии Воропай, – отец, а оба сержанта его сыновья. Иван и Мыкола. Они проживают в селе  Нижнее, на берегу Северского Донца и щирые украинцы.

              Держат в тридцать соток огород, пасеку и большое хозяйство.

              При нашем появлении тройка оживляется, и все уважительно ручкаются с Савицким, а потом со мной. Строго по рангу.

      – Ну шо хлопцы, пора отправляться? –  вопрошает их  Савицкий.

      – Щас, Илья Савельевич –  кивает шапкой старшина.–  Тюремщики малэнько забарылысь*

              Спустя еще минуту со стороны ИВС гремит внутренний запор стальной  двери, и  в проеме возникает  старший лейтенант Слава Хамчич.  Маленький, чернявый как грач и весьма озадаченный.

              Не так давно он был  опером в угро, но после ножевого ранения  при задержании, переведен на «легкие хлеба» – начальником изолятора временного содержания.

      – Тут такое дело, – рысцой подбегает   к нам старлей. – Этот гребаный Артист бузит и говорит, что поедет  на суд токо голый.

      – Как это голый? –  переглядываемся мы с Савицким.

      – Да натурально, – разводит руками Слава.– Снял с себя шматье и орет, «так и визите суки!»

      – Ну а вы? – интересуюсь я.

      – А что мы, пробовали одеть насильно, он гад кусается.

      – Все то вас учить надо, – недовольно басит Савицкий. – Пойдем, щас разберемся.

              Конвой остается у машины, а мы вслед за Хамчичем спускаемся вниз, в его пенаты.

              Они в подвальном этаже здания ГОВД  и оборудованы  дюжиной камер. В одних сидят  правонарушители: мелкие хулиганы, пьяницы и тунеядцы (таких зовут «указники»), а в нескольких –  преступники, доставленные для проведения следственных действий и  на суд  из Артемовского СИЗО.

              В ИВС пахнет хлоркой  и тоской.  Встретивший нас внизу  хмурый сержант-охранник, проводит всю группу по ярко освещенному коридору к торцевой камере и, по указанию начальника, звеня ключами, отпирает обитую железом тяжелую дверь. С кормушкой и глазком для наблюдения.

              Распахивает ее до ограничителя и отходит в сторону.

      – Прошу, – делает приглашающий жест  Слава.

              Заходим (первый Савицкий, я за ним), старший лейтенант сзади.

              На крашеном деревянном  помосте, рядом с горячей батареей отопления, скрестив ноги по татарски, сидит уже  знакомый мне Артист. Голый, весь синий от наколок, а на бетонном полу разбросана одежда: шапка с телогрейкой, штаны и прочее.

      – О, гражданин