Переплетения. Зигмунт Милошевский

покинул нас в покое, завершив ранее все свои дела. Я думаю, что состояние Бартека улучшилось бы после завершения расстановки. Изменения происходят в поле, которое после сеанса начинает по-другому резонировать. Поэтому изменения замечаются и у особ, не принимавших участие в расстановке и даже ничего не знающих о ней.

      Мужчины вернулись на диван и снова включили запись.

      Рудский: – Пан Хенрик, прошу встать.

      Теляк встает с видимым усилием. Ярчик плачет все громче.

      Рудский (Квятковской): — Почему вы хотите пойти к дедушке с бабушкой?

      Квятковская: – Хочу помочь папе.

      Теляк (уничтоженный): — Нет, это невозможно, я не хочу этого слышать.

      Каим: – Я очень хочу к сестре и дедушке с бабушкой. Мне больно. Я бы хотел, чтобы не болело. И чтобы папе было легче.

      Ярчик: – Это невыносимо. Я хочу, чтобы он отсюда ушел (показывает на Теляка). – Я его не люблю, совсем не люблю, он чужой и отвратительный. Хочу, чтобы все успокоилось. Чтобы он ушел. Он, а не дети.

      Теляк: – Но ведь я не… (его голос срывается, он не в состоянии говорить).

      Ярчик: – Я чувствую холод и пустоту. И ненависть. Из-за тебя мой ребенок умер! – (Отчаянно рыдает). – Понимаешь?! Моя дочь погибла, а мой сын к ней присоединится. Ты убил моего ребенка!

      Квятковская: – Папочка, я сделала это для тебя. Почему ты не хочешь этого понять? Папочка! (Плачет).

      Теляк опускается на колени. Все время он ни на кого не смотрит.

      Теляк (шепотом): — Оставьте меня, это не моя вина. Не моя вина.

      Каим (с трудом): — Не огорчайся, папочка, мы тебе поможем.

      Каим подходит к сестре и берет ее за руку.

      Квятковская: – Да, папочка, вместе мы тебе поможем.

      Делают шаг в направлении стульев.

      Ярчик: – Нет!!! Умоляю, нет!!! Вы не можете меня с ним оставить! Вы не можете уйти. Пожалуйста, не уходите, не оставляйте меня одну. Прошу вас, прошу, прошу…

      Каим оборачивается к ней.

      Каим: – Не сердись, мама. Мы должны это сделать для папы.

      Ярчик теряет сознание. Рудский подбегает к ней, явно испуганный, и встает на колени.

      Рудский (асем): – О’кей, на сегодня все, закончим завтра утром. Нехорошо, что мы прерываемся, но другого выхода нет. Прошу разойтись по комнатам, не разговаривать, не читать книги. Встретимся за завтраком в девять.

      Квятковская и Каим глядят друг на друга, будто вырванные из транса. Разнимают руки и выходят из кадра. Рудский укладывает Ярчик на бок и подходит к камере. На втором плане стоящий на коленях Теляк. Его взгляд направлен в пространство.

      На экране замелькал «снег». Терапевт и прокурор посидели еще рядом. После долгого молчания Шацкий встал, подошел к камере и вынул из нее кассету.

      – Это ужасно, – произнес он, держа черный кусочек пластика. – Вы не боялись, что он мог покончить с собой?

      – Признаюсь, это приходило мне в голову. Но я не боялся.

      – Как это?

      – Я вам кое-что расскажу. Это известная история, случившаяся не так давно в Лейпциге. Хеллингер проводил расстановку