Свет и тень, радость и печаль. Евгений Мосягин

составу».

      Очень смешно она изобразила госпитального замполита.

      – Да вы настоящая артистка!

      – Опять «вы»! Скажи «ты»!

      Я сказал «ты».

      – Скажи ещё раз.

      – Ты, Тося, ты, – мне было приятно это произносить.

      – Молодец. Теперь мы по-настоящему познакомились.

      Я не помню, о чём мы разговаривали в ту первую нашу встречу.

      Мне с трудом давалось «ты», я был стеснителен, может, потому, что мне нравилась Тося.

      Перед тем как уйти, она положила мне на лоб руку, немножко прохладную и легкую.

      – Да у тебя жар, – сказала она и немного наклонилась надо мной. Я близко увидел её глаза, и мне показалось, что выражали они не только участие, но и ещё что-то волнующее и беспокойное. Сам того не ожидая, я попросил:

      – Не уходи, Тося.

      Она улыбнулась:

      – Мне на дежурство пора, а тебе надо поспать. Хочешь, я спою тебе колыбельную?

      И она пропела очень тихо и очень проникновенно два-три куплета, никогда – ни ранее, ни потом – неслышанной мной колыбельной песенки. В ней было что-то о мальчике, у которого и мать, и отец оба лётчиками воюют на фронте. В памяти осталось несколько строк:

      …Мама твоя лётчиком на фронте,

      Дома в няньках раненый отец.

      Спи, мой милый сын,

      Тикают часы,

      Мячик закатился под кровать,

      Через восемь дней

      С мамою твоей

      Будет папа вместе воевать.

      Кажется, Тося не до конца пропела мне эту необычную колыбельную – она действительно торопилась на дежурство.

      После этой встречи Тося стала приходить ко мне по два-три раза в неделю. Я ожидал её и всегда был рад её посещениям. Она садилась у моей кровати, и мы много и хорошо разговаривали о школе, о довоенной жизни, о книгах, и я узнал из этих бесед, что она родом из Горького, что до войны она училась в девятом классе, но ушла из школы осенью сорокового года, когда вышел указ о плате за обучение в старших классах средней школы.

      – Мы жили вдвоём с мамой, – рассказывала Тося. – Мама не смогла из своей маленькой зарплаты оплатить мою учёбу. Я устроилась работать в швейную артель. В начале войны мы с подругами пошли в военкомат, но в армию нас не взяли из-за того, что нам ещё не было восемнадцати лет. Нас направили на курсы медицинских сестёр и по окончании обучения призвали в армию. Хотела быть зенитчицей, а видишь, как вышло, – закончила свой рассказ Тося. Потом добавила:

      – Вообще-то нас, военнообязанных, направляли в строевые части. В госпиталь я попала случайно.

      Я спросил, нравится ли ей Горький.

      – Других городов, кроме Горького, я не знаю, и мне кажется, что лучше города и быть не может. Правда, моя бабушка никогда не признавала иного названия нашего города, кроме как Нижний Новгород. Честно говоря, и мне старое название нравится больше. А вот что интересно. Когда я была на экскурсии в музее Максима Горького, в старом доме дедушки Каширина, то больше всего меня удивило, что и двор, и красильня, и сам дом – всё мне показалось очень тесным и зажатым. Экскурсовод рассказывал о пожаре, и я думала, как же