Левиафан. Валерий Николаевич Ковалев

– мичман Ксенженко.

      – Есть первый! – вякнул «каштан» и сигнал погас.

      – Ну что, Саня, настраивайся на обед, – грузно опустился в кресло старшина команды. – Борщ сегодня отменный, рекомендую.

      – Успею, – махнул тот рукой. – Лучше послушай, какой я стих накропал. И раскрыв блокнот, мичман Порубов, так звали сослуживца Ксенженко, с чувством продекламировал

      «Плетется лодка по заливу,

      Уныло дизеля гремят,

      И с рубки ржавой офицеры

      Тоскливо на воду глядят.

      В канадке подранной сигнальщик,

      Ратьером что-то говорит,

      На берег, где такой же мальчик,

      На вахте «СНИСовской » сидит.

      Чу?! Сопка снежная по курсу,

      Ну а на ней застыл олень.

      «Дай карабин!,– орет вниз кэптэн ,

      – и «шила» мне стакан налей»!

      Минута, и оружье в рубке,

      А к «шилу» каменный сухарь,

      Глотнул наш кэп ректификату

      И вскинул на руку винтарь .

      Полыхнул выстрел, с сопки в воду,

      Летит подстреленный олень,

      А следом чукча, в нартах длинных,

      На лодку он видать, смотрел.

      «Центральный!! Срочно, погруженье!

      Всем вниз!» – в момент задраен люк,

      И лодка с хрюканьем и свистом,

      В «тартАры» провалилась вдруг.

      Смотри на эту фотографию,

      Она ведь к стиху, моему,

      И пой по чукче эпитафию,

      Она теперь, нужна ему!».

      – Ну, как? – с надеждой уставился Порубов на старшину команды. – Пойдет?

      – Ништяк, – рассмеялся тот. – Только вот где эта фотография? Не вижу.

      – На базе осталась, – грустно вздохнул Порубов. – На ней мой «кэп» в рубке с карабином. Это когда я еще на «дизелях» служил, на ТОФе.

      – И что, такое на самом деле было? – с сомнением взглянул на него Ксенженко.

      – Ну да, – спрятал блокнот в карман Порубов. – Только чукча тогда не потонул, зацепился нартами за скалу у самой воды.

      – Подвахтенным от мест отойти! Третьей боевой смене обедать! – бодро раздалось из «каштана».

      – Ну, я почапал, – снял с кронштейна ПДУ Порубов.

      – Давай, – согласно кивнул Ксенженко.

      В 23.00 ракетоносец подошел к Нордкапу и тишину отсеков разорвали колокола громкого боя.

      – Говорит командир! – разнеслось по боевым постам. – Приступаем к прорыву рубежа противолодочной обороны. Все вспомогательные механизмы отключить, на лодке режим тишины!

      Через мгновение затих шум корабельной вентиляции, вздохнули гидравликой переборочные клинкеты, и в наступившей тишине слышалось только тихое жужжание дросселей ламп освещения.

      – Погружаемся на глубину двести метров! – последовала очередная команда. Ракетоносец едва ощутимо замедлил ход и с дифферентом