Ради милости короля. Элизабет Чедвик

по щеке. – А кожа – как лепесток розы.

      – Сир, я… – Она едва не отпрянула.

      – Я знаю, о чем вы думаете. Вам хочется оказаться подальше отсюда?

      Ида сглотнула, боясь ошибиться с ответом. Парализованная страхом, она пыталась собраться с мыслями.

      – Лорд-маршал сказал, что вы хотите поговорить со мной об опеке.

      – А, опека! – Его рука опустилась ниже и принялась играть с ее косой. – Вы наследница, Ида. У вас будет множество поклонников, желающих заполучить ваши земли и здоровую молодую женщину, способную рожать сыновей, так?

      – Не знаю, сир… – Она покраснела от такой непристойной откровенности.

      – О да, пока не знаете. Вы только что прибыли ко двору, но скоро они налетят со всех сторон и будут очень настойчивы. Ральф де Тосни был человеком с положением, а ваша мать – урожденная Бомон. – Король задумчиво водил пальцами по ее косе вверх и вниз, но неизменно спускался все ниже, пока не добрался до кисточки на конце, находившейся на уровне груди. – У вас есть земли, вы молоды, красивы и невинны. Настоящее сокровище, которое я намерен приберечь для себя.

      Глаза Иды расширились. Она напряглась, чтобы вскочить на ноги:

      – Сир, вы погубите меня…

      – Несомненно, моя дорогая, – лениво улыбнулся Генрих, – ведь вам придется сравнивать со мной всех прочих мужчин, но не в том смысле, который вы вкладываете в эти слова. Мое внимание лишь добавит вам привлекательности в глазах тех, кто соперничает за мое золото и благосклонность. – Он указал на графин из горного хрусталя, стоявший на сундуке. – Налейте нам вина, будьте хорошей девочкой.

      Ида была рада отсрочке, но ее руки дрожали, и она едва не разлила вино, темное, как венозная кровь. Она чувствовала на себе испытующий взгляд Генриха, и хотелось скрестить руки на груди.

      Когда она вернулась к королю, он встал и накрыл ее кисти своей ладонью.

      – Виночерпий из вас никудышный, – весело заметил он.

      У Иды задрожал подбородок. Генрих забрал у нее вино, поставил на ларец и снова повернулся к ней:

      – Ну что вы, милая, не надо плакать, не надо. Тише. Все хорошо. Я не обижу вас, честное слово. Я лишь хочу… – Он умолк, расстегнул круглые броши, скреплявшие ворот ее платья, и стащил его с плеч. Затем дернул завязки сорочки и стащил ее вслед за платьем, так что теперь Ида стояла перед ним обнаженная до талии и дрожала. – Очаровательно, – произнес он. – Такая юная, невинная и прелестная. Вы не представляете, что творите со мной…

* * *

      Ида лежала в постели Генриха на надушенном прохладном полотне, укрытая мягкой чистой простыней и покрывалом из бордового шелка с вышитыми павлинами. Слезы текли из-под зажмуренных век, и она стирала их ладонью. Между ног горело, внизу живота ныло.

      Генрих сидел на кровати, глядя на Иду пресыщенно и нежно.

      – Хватит, – произнес он. – Не надо слез. Это было не так уж и плохо, верно?

      Ида сглотнула.

      – Конечно, сир, – прошептала она.

      Само действо было странным и неприятным, но Ида стиснула