Мент поганый. Николай Леонов

товарищ полковник, – любезная улыбка соскочила с лица Силаева. – С одной стороны, вас надо назначать начальником отдела, с другой…

      – Данный вопрос не в вашей компетенции. – Гуров встал. – Что-нибудь еще?

      – Нам вместе работать, Лев Иванович.

      – Это вряд ли, – перебил Гуров и пошел к двери.

      – Минуточку, товарищ полковник, – Силаев вышел из-за стола. – Надеюсь, вы понимаете, что я пригласил вас не по личной инициативе, а выполняю приказ. Вы должны трезво оценить ситуацию. Перестройка не временная кампания, с групповщиной покончено раз и навсегда. И заскоки гения никому больше прощаться не будут…

      Гуров посмотрел на подполковника внимательно, с любопытством, словно увидел нечто диковинное, ранее неизвестное, вздохнул и, пробормотав: «Боже мой, боже мой…», вышел из кабинета.

      На следующий день Гурову позвонил Орлов, после дежурных вопросов о здоровье перешел к делу:

      – Дураки были, есть и будут, и в твоем возрасте, Лев Иванович, сердиться на них, мягко выражаясь, неразумно. Держать тебя на прежней должности – все равно что быть без штанов, но в шляпе. Я знаю, сколько ты стоишь, хочу использовать на максимум, однако пока не получается. Ты чего молчишь?

      – Пытаюсь определить свою стоимость и в какой валюте. Если оценивать в советских рублях…

      – Лева, кончай, – перебил Орлов. – Так, сегодня четверг, пятница… суббота… Позвони мне домой в воскресенье утром. Ты ко мне подъедешь или я к тебе, решим. Надо спокойно поговорить.

      – У меня только кофе, чай, кажется, кончился, – ответил Гуров. – Так что давай на твоей территории. Все-таки ты генерал, у тебя паек…

      – Я бы тебе сказал, что у меня, – вспылил генерал. – Все, заболтались. В воскресенье звони и подъезжай.

      И через некоторое время Гуров перешел с Петровки в министерство старшим оперуполномоченным по особо важным делам Управления по борьбе с организованной преступностью. С альма-матер он расстался без цветов и напутственных речей, люди жили так трудно, неустойчиво и тревожно, что каждый замкнулся на себя, интерес к ближнему истончился до предела, жизненные ценности перемешались до смешного. Так, задержание особо опасного преступника и добыча нескольких килограммов чего-то съестного расценивались человеком как победа почти равнозначная. И была бы такая жизнь смешной до слез, если бы не опустошала, не озлобляла и не превращала бы человека в существо циничное и равнодушное. Телевидение и газеты сообщали о съездах и сессиях, которые с завидным постоянством, словно времена года, сменяли один другую. Журналисты и писатели наперегонки с восторгом разоблачали сотрудников МВД и КГБ, которые сплошь оказались подлецами и преступниками: убийцами, в лучшем случае взяточниками. А ведь еще вчера бесстрашные сыщики и чекисты сомкнутым строем маршировали по страницам книг и газет, верные ленинцы и дзержинцы, рыцари без страха и упрека, с экранов телевизоров смотрели мудро и устало и лишь фактом своего присутствия гарантировали советскому человеку