Лунная опера (сборник). Би Фэйюй

отчетливо опознала ту, что прикрывалась длинными волосами. Тыча куском колбасы в телевизор, девочка обернулась и смущенно позвала: «Папа…»

      Когда Лэ Го вернулась домой, лицо ее было, можно сказать, суровым. Казалось, что она не выдержит и малейшего натиска, но вместе с тем в выражении ее лица присутствовала какая-то странная строгость. Лэ Го открыла дверь, бросила взгляд на телевизор. Он был включен, на экране что-то с чувством говорил телеведущий Чжао Чжунсян, рядом сидела растроганная до слез ведущая Ни Пин. Гоу Цюань и Цяньцянь не шевелились. Лэ Го быстро прошла через гостиную прямиком в спальню. Муж и дочь проводили ее взглядом. К счастью, Гоу Цюань не растерялся и спросил вдогонку: «Твоей маме уже лучше?» Лэ Го взглянула на дочь и с большой натяжкой ответила: «Лучше». Сказав это, она забралась на кровать и осталась там недвижимой. Гоу Цюань и Цяньцянь еще какое-то время сидели перед телевизором. Цяньцянь посмотрела на отца, потом очень осторожно встала и так же осторожно пошла спать. Такая предупредительность со стороны дочери разбила сердце Гоу Цюаню, он понял, что прошлого уже не вернуть и ничего исправить невозможно. Он безмолвно уставился на свои ноги, их словно плотно накрыло слоем пуха: вроде бы легкий, но он никак не стряхивался и не сдувался, будто совсем сбился и запутался. Телевизор все еще был включен, на экране по-прежнему с чувством говорил Чжао Чжунсян, а рядом с ним по-прежнему сидела чем-то снова растроганная Ни Пин.

      Все смешалось. Как сказал Толстой, все смешалось в доме Облонских. В доме Гоу Цюаня тоже все смешалось. Он выключил телевизор, окинул инспекторским взглядом интерьер комнаты, все выглядело современным и стояло в ожидании жизни или забвения. Дома было тихо, даже чересчур тихо, в этом ощущался признак хаоса, его предвестник и высшее проявление. Все смешалось. Гоу Цюань вспомнил Толстого. Великий Толстой был настоящим гуманистом. Его печальный взор проник в каждую семью. Все смешалось. Бог сотворил человека, создал семью. А после забыл о своих творениях. А вспомнил о них Толстой. Все смешалось в доме Облонских.

      Лэ Го проспала с позднего вечера субботы до вечера воскресенья. Когда она проснулась, за окном уже догорал последний луч заката, что было несколько странно и отчего ее пробуждению сопутствовало ленивое, легкомысленное, отрешенное настроение падшей женщины. Ее волосы беспорядочно растрепались по шее, тело источало удушливый запах. В доме царила полная тишина, к маме в спальню зашла дочь. Лэ Го поманила Цяньцянь к себе, та подошла. Лэ Го бессильно провела рукой по ее волосам, после чего с совершенно отстраненным видом взяла карандаш для бровей, помаду и от нечего делать стала наносить дочери макияж. Та не сводила с нее глаз. Чистым, ясным взором она следила за каждым движением матери. Взгляд ребенка, проникающий в самую суть вещей, не столько вызывает страх, сколько очаровывает. Лэ Го вдруг сказала: «Цяньцянь еще не поздоровалась с мамой». В ответ Цяньцянь поздоровалась, но приветствие прозвучало искусственно.