Еще не вечер. Николай Леонов

мне все, плохое дело, грязное. Воняет. – Он поднес к носу пальцы, сложенные щепотью. – Хозяйка машины – плохая, мужчина ее – плохой, все пахнет. Понимаешь?

      – Нет, не понимаю, – признался Гуров. – Вокруг Майи много мужчин. И я…

      Отари прервал его жестом:

      – Перестань. Вы все так… зелень вокруг мяса. Артеменко. Плохой человек.

      – Оставим вопрос, кто с кем спит. – Гуров рассердился.

      Он несколько дней провел с людьми, не думал, как говорится, в голову не брал, кто с кем в каких отношениях. Лишь утром, когда Артеменко сказал о машине и страховке, Гуров подумал, что знакомство Владимира Никитовича с Майей на отдыхе – плохое кино.

      А Отари поговорил с людьми час и, пожалуйста, раскусил. «Он на работе, а я на отдыхе», – оправдывал себя Гуров.

      – Дороги у вас, известно… Гнал ночью, не вписался в поворот.

      – Не сказал я тебе, Лев Иванович, виноват. Угонщик наш, местный, ас. Ночью с завязанными глазами самосвал прогонит. Да и сорвался он совсем не в опасном месте. Такие пироги. Облазили мы все, смотрели хорошо. У него переднее колесо слетело, на дороге осталось. Кто-то ему машину приготовил. Понимаешь?

      – Сговор?

      – Не знаю. Думал долго, версий много, больше, чем пальцев на руке. Зарегистрировали как угон и несчастный случай. А как начальству докладывать? Я мальчиком много врал, да разучился. И время сейчас, сам понимаешь, люди правду знать хотят. Повесить на себя убийство? Ты сам сыщик, понимаешь.

      – Зарегистрировали правильно, по факту, – ответил Гуров. – А работать надо по версиям.

      – Как работать? Что делать? Допрашивать? Кого? О чем? Что спросить могу? Работать, Лев Иванович, ты будешь. Ты можешь, я – не могу. Понимаешь?

      – Слушай, Отари. Ты меня отдыхать пригласил. У меня нервное истощение, врачи в санаторий направляли, – быстро заговорил Гуров.

      – Это правильно. Значит, версии такие, запоминай. Они продали «Волгу» тысячи за две-три, рассчитывая получить страховку. Потом испугались, что мы угонщика поймаем, и гайки крепления отвинтили.

      – Пустое, не те люди. – Гуров сорвал с вьюна лист, прикусил и тут же выплюнул. – Кофе свари! Хозяин называется. Признайся, ты грузин или армянин? Гостеприимство! Ты почему жуликов в гостинице расплодил? Ты там кофе пил?

      Отари сверкнул улыбкой, соскочил с табуретки и перестал походить на Геркулеса – ноги коротковаты, ростом не вышел.

      – Сердитый какой! Нехорошо, товарищ подполковник, на младших по званию так шуметь. – Он побежал в дальний угол веранды, где стояли газовая плита и кухонные шкафы. – Кто говорил мне: «Отари, я прилечу к тебе, если обещаешь, что не будет ни одного застолья?» Кто честное слово с меня брал? Я жуликов не развожу, они сами размножаются, газет не читают, о перестройке не слыхали.

      Отари поставил перед Гуровым чашку густого ароматного кофе и стакан холодной воды. Гуров осторожно пригубил горячий кофе, запил водой. Он знал, что у Отари трое сыновей, и спросил:

      – Семья где? На курорт отдыхать уехали? –