Еще не вечер. Николай Леонов

лся за новой порцией гальки. Камешки были одновременно и теплые, и прохладные. Сначала он удивился, вроде так быть не должно, затем сообразил, сыщик как-никак: солнце нагревало лишь верхнюю, наружную часть камешка, «спинку», так сказать, а его «животик» оставался прохладным, чуть влажным.

      Мартовское солнце даже в полдень было незлобивым, рассеянным, на пляже лежали только отчаянно терпеливые. Некоторые ухитрились порозоветь, большинство же светилось здоровой городской свежестью, похожей на снятое молоко. «И кожа у них, наверное, в пупырышках», – лениво подумал Гуров и попытался зашвырнуть камешек подальше. Получилось плохо, камешек исчез где-то в невысокой волне в нескольких метрах от берега.

      – Здравствуйте, – сказала, подходя к Гурову, стройная молодая девушка. – Наконец вы нашли себе подходящее занятие, – и опустила на землю сумку и одеяло.

      – Здравствуйте, Таня, – ответил Гуров, отряхнул ладонь и присел на шершавый валун.

      Они познакомились несколько дней назад, на этом же месте, когда Лева тоже пытался загорать. Она так же подошла и поздоровалась, спросила, как его зовут, не скрывая насмешки, оглядела с ног до головы. Гуров, представляясь, как всегда, замялся. Лев Иванович – звучит претенциозно, Лев – смешно, Лева – вообще не звучит.

      – Гуров, – буркнул он и, стараясь не торопиться, натянул на себя тренировочный костюм фирмы «Адидас». Этот костюм он успел возненавидеть в первый же день по приезде. Подавляющее большинство отдыхающих красовалось в чем-то подобном, и Лева, к немалой своей досаде, невольно оказывался в общем строю. «Вернусь и заставлю Ритку продать. За сумасшедшие деньги терпеть унижение…» – решил он тогда.

      В день знакомства Гуров узнал, что Таня местная, живет с мамой в собственном доме, закончила курсы медсестер, работает в санатории, сейчас, как и он, в отпуске. Слушая ее неторопливую речь, Гуров, полузакрыв глаза, разглядывал новую знакомую и думал о том, что такие девушки встречаются на Кавказе, возможно, в Ростове или Краснодаре, но не в Москве и Ленинграде. Смешение рас, то самое, о чем булгаковский Воланд говорил: «Причудливо тасуется колода». Русская? Украинка? Нет. Но и не армянка и не грузинка. В Тане было понемногу от нескольких народов, причем взято далеко не лучшее, но в совокупности получилась женщина, на которую любой мужчина обратит внимание. Сильное смуглое тело, которого она не чувствует, не демонстрирует, как животные не ощущают свою естественность и красоту: они такими родились, такими и живут.

      С первого дня Таня держалась с Гуровым как со старым знакомым: без кокетства, ненавязчиво, но и не скрывая своего любопытства к новому и ей неизвестному, что нес в себе человек из далекой Москвы.

      – Странный вы, непонятный. – Таня расстелила одеяло и легла, не раздеваясь. – Вижу, вы мужчина сильный, самостоятельный, с другой стороны – одинокий, словно потерянный.

      – Так оно и есть. – Гуров рассмеялся.

      – Вы очень хорошо слушаете, с интересом, но без любопытства. О себе ни слова, но и таинственность не изображаете. – Таня, видимо, пригрелась, стянула с себя кофточку. – А мне интересно. Можно, я вас порасспрашиваю?

      – Зачем? – Гуров пожал плечами. – Я сам признаюсь. – Верный своему принципу врать лишь в крайнем случае, сообщил: – Тридцать семь, женат, дочь, юрист. Выгнали из дома, приказали отдыхать, мол, нервное истощение у меня.

      – А жена не ревнует? Отпустила на юг, одного.

      – Ревнует, однако гордая, – ответил Гуров, подумал и добавил: – И умная. Мужчину нельзя удержать силой. Он либо любит, либо не любит.

      – А вы всегда говорите правду? – Таня лукаво улыбнулась.

      – Стараюсь. – Гуров пожал плечами. – Не всегда получается. Жизнь врать порой заставляет, бывает, характера на правду не хватает. Слаб человек.

      – Потрясающе! – Таня села и уставилась на него, словно увидела что-то ей совершенно незнакомое.

      Гуров решил инициативу в разговоре перехватить, используя старый, избитый прием: встречный вопрос.

      – А как у вас, Таня, с правдой и ложью? Каковы ваши взаимоотношения?

      – У меня? – Таня почему-то удивилась, затем захохотала, свалилась на одеяло. – Умереть можно! Я же баба! Для меня правду сказать – что уксусу выпить.

      Она явно валяла дурака, говорила чушь, желая отгородиться, спрятаться. Гуров невольно насторожился, придавая голосу серьезность, сказал:

      – Зачем женщин обижать? Думаю, вы разные.

      – Думаешь. – Таня вновь села, взглянула на Гурова уже без любопытства, оценивающе, словно прикидывая, с какого боку ударить.

      Он взгляда не отвел, не улыбнулся. Пауза излишне значительно затягивалась. «Ох и непроста ты, девушка, что-то ты мне голову морочишь». Гуров словно проснулся. Начал прокручивать все их встречи и беседы, понял, что не успевает – не все восстановит, не поймет вот так, сразу. И прошлое отбросил, сосредоточился на настоящем.

      – Ох, мужики, мужики, – вздохнула Таня. – Повелители, умники, которые все знают. Мы, конечно, разные, а в одном, считай, одинаковые. Что правда, что ложь? Добро? Зло? Да ну вас! – Она махнула на Гурова