Шок от падения. Натан Файлер

в конкурсе рассказов журнала «Тру Лайвз» – не более восьмисот слов о том, что делает вашу семью непохожей на других. Она писала о радостях и горестях родителей, воспитывающих детей с синдромом Дауна. Думаю, я там даже не был упомянут. Судьям понравилось.

      Есть люди, которые помнят, что с ними было в раннем детстве. Я даже встречал людей, которые говорили, что помнят свое рождение.

      Самое раннее мое воспоминание: я стою в луже воды, оставшейся после отлива в каменном блюдце. Отец держит меня за руку, чтобы я не упал, а в другой руке у меня новая сетка, которой мы ловим рыбу. Я помню не все, только фрагментами: холодная вода, доходящая мне почти до колен, чайки, лодка вдалеке и все такое. Но отец помнит больше. Он помнит, о чем мы разговаривали. Пятилетний мальчик и его отец говорили обо всем на свете, начиная с того, есть ли у моря берега, и кончая тем, куда прячется на ночь солнце. Стоя в той луже, я мог болтать что угодно, отец все равно любил бы меня. Вот и все. Мы стали друзьями. А поскольку дело происходило во Франции, мы стали amis. Думаю, все это не имеет большого значения, просто вспомнилось.

      – Пока. Пошел зарабатывать на хлеб.

      – Тебе правда надо уходить, пап?

      – Да, пока мы не выиграли в лотерею.

      Потом подмигнул мне, и мы снова обменялись нашим фирменным рукопожатием. – Смотри, учись хорошо.

      На маме была ночная рубашка и дурацкие тапочки в форме зверушек, которые Саймон выбрал ей в подарок на день рождения.

      – Доброе утро, малыш.

      – Расскажи мне еще про Францию, мам.

      Она вошла в комнату, раздвинула занавески и на мгновение превратилась в безликий силуэт, стоящий на фоне окна. Потом повернулась ко мне и снова, в точности как раньше, сказала:

      – Милый, ты очень бледный.

      Утренняя пробежка

      Я представляю, как мама снова застегивает молнию на моей оранжевой зимней куртке и натягивает на меня капюшон, так что серая меховая подкладка липнет к моему вспотевшему лбу и щекочет уши. Все происходит именно так, как я себе представлял. Выпитый залпом горячий мед с лимоном из кружки, которую я ей когда-то подарил, – теперь из нее пьют все подряд – и горькое известковое послевкусие толченого парацетамола у меня во рту.

      – Прости меня за прошлый раз, милый.

      – За что, мама?

      – За то, что тащила тебя мимо школы на глазах у твоих одноклассников.

      – Ты меня наказывала?

      – Не знаю. Может быть. Не уверена.

      – Нам надо снова туда идти?

      – Думаю, да. Ты уже в куртке.

      – Это ты надела ее на меня. И застегнула на молнию.

      – Правда?

      – Да.

      – Тогда пошли.

      – Я не хочу.

      – Я знаю, Мэтью. Но ты болен, и, боюсь, тебе уже пора принимать антибиотики. Мы должны показать тебя врачу. Я правда застегнула твою куртку?

      – Но почему прямо сейчас? Нельзя подождать, когда кончится прогулка?

      – Не знаю, я об этом не думала.

      Я передаю ей пустую кружку с надписью «Самая лучшая мама». Стоит об этом подумать – и я снова там. Она открывает