Бабушки (сборник). Дорис Мей Лессинг

конечно же, уже заждались. Мэри Стразерс едва двигалась. Она остановилась и принялась недовольно смотреть на Семью. Роз Стразерс заметила ее и помахала рукой, потом еще раз, потом рука медленно пошла вниз, словно женщина поняла причину ее нерешительности, а с лица начал сходить лоск и блеск. Она смотрела, хотя и не прямо, на свою невестку, и, заметив перемену в ее лице, сын Том повернулся в ту же сторону и помахал. Иен тоже. У них обоих словно опустились руки, как и у Роз; и в этом виделась какая-то обреченность.

      Мэри остановилась. Рядом оказался столик, и она тяжело опустилась на стул. Она посмотрела на Лил, потом на Тома, своего мужа. Ее обвиняющие сощуренные глаза перемещались с одного лица на другое. Взгляд что-то искал. В руке у нее был пакет. Письма. Она села метрах в трех и не сводила с них взгляда.

      Тереза обслужила остальные столики и снова вернулась к окну, мысленно обвиняя в чем-то Мэри, жену, понимая, что это ревность. Вот как она себя оправдывала: будь она достаточно хороша для них, я была бы только рада. Но ведь она по сравнению с ними – ничто.

      Лишь от ревности можно было так плохо думать о Мэри, яркой и привлекательной смуглой молодой женщине. Но сейчас она не была красива; маленькое лицо, бледное, как побелка, тонкие губы. Тереза увидела пачку писем. Посмотрела на четверку за столом. Они замерли, как будто играли в «море волнуется раз». Их свет словно иссякал на глазах. Конечно, в такой прекрасный день это сложно было заметить, но они теперь совершенно не двигались, словно окаменели. А Мэри все смотрела – то на Лил, или Лилиан, то на Роз, или Розанну; переводила взгляд на Тома, потом на Иена, и снова, и снова по кругу.

      Повинуясь какому-то импульсу, который Тереза и сама не распознала, она достала из холодильника кувшин с водой и налила стакан, а потом побежала к Мэри. Та медленно повернула голову, недовольно посмотрела Терезе в лицо и стакан не взяла. Тереза села. Мэри привлек блеск воды, она протянула руку, но потом отдернула: она у нее тряслась слишком сильно, стакан было не удержать.

      Тереза вернулась к своему окну. Для нее день помрачнел. Она тоже задрожала. В чем же дело? Что случилось? Произошло нечто ужасное, фатальное!..

      Мэри наконец поднялась, с трудом преодолела расстояние до стола, где сидела Семья, и опустилась на стул, стоявший на некотором расстоянии от них: она не была частью их целого.

      Они смотрели на пачку писем в ее руках.

      Никто не двигался, все смотрели на Мэри. И ждали.

      Начать говорить предстояло ей. Но нужно ли? У нее дрожали губы, она сама вся тряслась, казалось, что она вот-вот упадет в обморок, а ее укоряющие глаза все еще пронзали то одного, то другого. Том. Лил. Роз. Иен. Рот у нее скривился, словно она откусила какую-то кислятину.

      – Что с ними, что? – гадала Тереза, пристально вглядываясь из окна, и хотя еще меньше часа назад она решила, что никак не может уехать с этого побережья, оставить эту благодать и изобилие, теперь она начала думать, что отсюда надо бежать. «Я откажу Дереку. Лучше убраться отсюда».

      Элис,