Неудержимолость. Стефания Данилова

же знаю лишь

      своё

      имя.

      И с десяток друзей-знакомых.

      Расскажи, как мне быть

      сними,

      если вдруг

      разбужу звонком их.

      Я о них ничего не знаю.

      Как живут.

      Чем они

      дышат.

      Я хочу быть им, как родная.

      На ладони

      листком

      ближе.

      Диссертации пишут. Сказки.

      Строят планы. Дома. Усадьбы.

      Я поверхностней водной ряски.

      Глубиной океанской стать бы.

      Знать, как строятся теплотрассы.

      Отчего зерновые спеют.

      Мне так хочется– всеми

      сразу.

      А собой– я еще успею?

      «На чужой стороне…»

      На чужой стороне

      переписанный будучи набело,

      вспомнишь ли обо мне

      словно об исключеньи из правила?

      Лучше помни мороз

      и ладонь, что в карман твой я кутала

      пару метаморфоз

      превращающих Южное Бутово

      в сине-бежевый юг

      ну и толку, что в инее градусник

      как играли в шесть рук

      Богородицу Дево не радуйся

      как был дым без огня

      и без слов начиналась Поэзия

      как любила меня

      ночь, что нас в той квартире повесила

      фо-то-гра-фи-я-ми

      на олдскульном осеннем балкончике

      Там мы были людьми

      До конца, до волос самых кончиков

      Вспомню ли о тебе

      Как ты вправду держал меня за руку

      Не пойду на обед

      Со своим недоеденным завтраком.

      На родной стороне

      переписанный будучи начерно

      Каждый текст о весне

      для тебя, что бы это ни значило

      Сверхновый год

      Смотри, как местные бродят парами, бредят барами,

      как в пьяных танцах их все присутствует, кроме танца.

      Они, рождённые суперменами, суперстарами —

      не отличают салон такси от реанимации.

      Они не знают, как было бы круто старыми

      в совместно нажитой четырёхкомнатной обниматься.

      Они до старости не дотянут в амфетаминовом

      и алкогольном своем пожарище без огня.

      А мы идем с тобой через поле в цветах карминовых,

      печали прежние в них роняя и хороня.

      А ты все думаешь почему-то, что поле – минное.

      А ты все смотришь куда угодно, чтоб не в меня.

      Не надо строить мне зиккуратов, дарить каратов,

      мне хватит текста, что между нами произойдёт.

      Предсмертным боем живого сердца под бой курантов

      я так мечтаю с тобою встретить Сверхновый год.

      «Где ты была, когда я тебя нашёл?..»

      Где ты была, когда я тебя нашёл?

      Где был твой свет, неистовый и живой,

      синь твоих глаз, волос золотистый шёлк?

      Когда я тебе говорил – «Вот он, я, я – твой»

      каждый листок на дереве, что был жёлт,

      смущённо краснел, желая побыть тобой.

      Ты была камнем. И камень тот был тяжёл.

      А