Неудержимолость. Стефания Данилова

в кого не влюбленный,

      кроме улиц и набережных по ночам.

      Ты сидишь в тишине,

      запивая креплёным

      грусть, бегущую темной волной по плечам.

      Наши чувства, решив поменяться местами,

      не учли нас самих

      в этой страшной игре,

      разведя нас большими ночными мостами.

      Я – на том берегу.

      Это – мой восьмой грех.

      «я видел мир, и мириады лиц…»

      я видел мир, и мириады лиц,

      счастливых, грустных, мертвых и живых,

      я поднимался вверх и падал ниц,

      и шел вперед, навстречу мне шли Вы.

      Вы без зонта под проливным дождем

      спешили прочь иных касаться губ!

      Вас постоянно кто-то где-то ждет;

      зал ожиданья мне, увы, не люб!

      я выбрал залу, где играет вальс,

      и закружился с женщиною в нем.

      шло время, я не вспоминал о Вас,

      а Вы горели без меня огнем!

      прошли года, хотя – всего лишь год,

      день как три осени тянулся в городах!

      Вы наконец уйти решили от

      своей тоски и вновь прийти сюда!

      я был не связан более кольцом,

      я выпущен был птицею из рук,

      и Ваше позабытое лицо

      родней всего мне показалось вдруг!

      …

      теперь, когда Вы были так близки,

      как блеск ножа смертельного во тьме,

      страницей загибаюсь от тоски

      и остаюсь один в своей тюрьме,

      здесь нам обоим не о чем жалеть!

      здесь на обоях тень влюбилась в тень,

      как так могла душа отяжелеть

      и не взлететь в один прекрасный день!

      как так могло случиться, что огонь

      переметнулся вдруг с меня на Вас?

      когда ладонь, накрывшая ладонь,

      «потом» переиначила в «сейчас»!

      вот так растут в плену чужих теплиц

      желанные ненужные цветы.

      я видел мир,

      и мириады лиц

      соединяли в нас

      свои

      черты.

      «Во мне сейчас говорит усталость, мне не под силу…»

      Во мне сейчас говорит усталость, мне не под силу перевести всю речь, что после нее осталась засохшей глиной в моей горсти. Я из нее бы слепила Будду, каким он видится мне во сне, но получается кукла вуду и я не знаю, что делать с ней.

      Во мне вчера говорили вирши, но замолчали наперебой, и небеса несомненно выше, чем прибережный морской прибой. Была б я этими небесами, была бы каждой из чаек в нем, когда бы мне не понаписали про то, что надобно быть огнём, ты что, ведь это кому-то нужно, ведь есть и путники, и дожди. Я незамужня, я бесподружна, мной ненавидимо слово «жди».

      И я б грешила напропалую, и отдавала бы за гроши себя, истасканную и злую, зачем вам я как ловец во ржи? Все только падают в эту бездну, предупреждениям вопреки, и нет, наверное, бесполезней моей протянутой к ним руки. Вот потому ни руки, ни сердца, раз ни кола, ни двора нема, отец нахмурен и мама сердится, что дочка горькая от ума, а быть бы сладкой, а быть бы слабой и не разыскивать по уму, но нет со мной никакого сладу уже, наверное, никому.

      Во мне сейчас говорит усталость, но ей недолго